из сообщений Ивана Худякова:
Как свидетельствует масса изданных и еще более не изданных записей судебных следствий и повальных обысков за 2-ю половину XVII в. свидетели – мирские люди допрашивались без присяги «по святой, непорочной, евангельской заповеди Христове, еже ей, ей и еже ни, ни»
Иногда допускалась и более краткая формула: «приказной ево человек... да староста, да целовальник сказали еже ей, ей, в правду»
В Византии хорошо знали евангельскую заповедь “не клясться”, но при этом замечали, что клясться не надо, но с другой стороны, это заложено в несовершенной человеческой природе, и в каких-то случаях клятва допускалась. Василий Великий пишет, что клятву можно допустить, но при этом помнить, что она не имеет абсолютной силы, ее можно нарушить, если она противоречит каким-то нравственным принципам, важным с христианской точки зрения. И как мы знаем, в византийской истории клятва допускалась. Самый известный пример – клятва перед императором высших сановников.
На Руси евангельский запрет восприняли буквально и никакая клятва не признавалась. Самое любопытное, что в русских летописях, князья часто клянутся перед собой на кресте и целуют крест, сцепляют договоры крестоцелованием. Вместе с тем крестоцелование не рассматривалось церковной властью, в качестве клятвы. Целуя крест, ты апеллируешь к божественной силе, к силе Христа, но это не является клятвой. В течение Средних веков до 15- 16 вв. этот взгляд существовал и он, несмотря на его противоречивость, удовлетворял это общество. В 16 – 17 вв. крестоцелование было признано клятвой и в условиях абсолютной власти великого князя, прямая необходимость заключать договоры с крестоцелованием отпало, и крестоцелование было сильно ограничено в употреблении. И единственно приемлемой формой скрепления каких-либо обещаний или показаний стала знаменитая евангельская заповедь “еже ей, ей, и еже ни, ни” (Мф. 5:12). Это рассматривалось не как клятва, но как евангельское обещание.