65-летию Великой Победы посвящается…
Война глазами детей
Кирово-Чепецкий район, 2010
Перед вами – сборник с простым и страшным названием: «Война глазами детей». Его можно читать без комментариев – слишком все здесь очевидно. Каждое воспоминание – это боль, перенесенная из прошлого в настоящее, без малейшего приукрашивания. Каждое слово сказано ими, детьми воины – теми, кто встретил страшную дату 22 июня 1941 года, будучи совсем ребенком или подростком. И каждый из них – участник трудового фронта. До того ли было малышам, до трудовых ли подвигов? Но каждое воспоминание — это еще и боль за украденное фашистами детство.... Говоря о войне, нельзя забывать героев этого сборника — очевидцев тех далеких событий. В их детстве – вся боль, которую только можно вынести, они пронесли страшные воспоминания о голодных и трудных годах, и эта боль нежных детских сердец никогда не сотрется. Здесь нет ни одного слова приукрашивания. Просто 70 воспоминаний - очень горьких и очень реальных.
Эти воспоминания еще не прочитаны подростками нашего времени. Они знают о войне только по рассказам своих дедов и прадедов, по книгам - но у них есть свой взгляд на события тех лет, это война их глазами....Какая она встает перед ними, Великая Отечественная война? Все это - в их письмах и сочинениях.
Мы не комментируем ни одной строчки в сборнике - мы просто даем вам возможность взглянуть на войну из прошлого и настоящего.
Составитель: Мальцева Т.А., ведущий методист Центра краеведения «МУК Кирово-Чепецкой районная централизованная библиотечная система»
Редакторы Г. А. Вакуленко Н. В. Коровкина О. В. Михайлова
Управление культуры Кирово-Чепецкого района Муниципальное учреждение культуры «Кирово-Чепецкая районная централизованная библиотечная система» Центр краеведения, 2010
Родилась в деревне Голодаево 1 ноября 1933 года (Богородский район Ошланского сельского совета Кировской области, от Богородска 21 километр). Война началась, мне было 7 лет. Настало страшное время. Мужиков стали забирать на фронт, пришла повестка и папе. Когда он пошел из дома, то взял меня на руки и сказал: «Лидуха, помогай маме, слушайся маму!» - это я помню как в тумане. Мама возила папу на лошади до Кирова.
Отвезла мама папу, приехала, привезла нам красных помидор, сказала, что это нам послал отец. Она сильно плакала. Нас ведь куча, как жить, мал - мала меньше.
Скоро от папы пришла похоронка, пропал без вести. После этого у нас сгорел дом полностью из-за ребят, уронили керосинку. А потушить не смогли, даже похоронка на отца сгорела. Осталось пятеро детей и корова в поле.
Училась я всего два с половиной года. Надо было работать. Работали на быках - пахали, боронили. Потом заставили возить заготовку на корове. Был такой случай - молодая баба выскочила, и конь испугался, и шеей прямо на кол попал, как же мы ревели!
Мать ложилась спать между нами ребятами, видимо, боялась гибели отца. В 3 классе проучилась я до нового года и пошла возить навоз на лошадях.
Из родни на войне убило 11 человек. Родня была большая, с войны пришел только дядя (папин брат) без руки и ноги. Когда приходила похоронка, собирались у дяди Пети под окошком, он включал патефон. Кто-то ревел, а кто-то пел, кто что вздумает.
С одним мужчиной из соседней деревни отец был вместе, когда его ранило. Егора увезли, а отец остался, а мороз был сорок градусов - он, видимо, и замерз, пока ездили.
Маму сватали после войны, но замуж она не пошла: «А вдруг Степан живым окажется!». Всю жизнь, можно сказать, его прождала.
«Мне было 7 лет к началу войны. Я никак не могла понять, что такое война. Почему - то все ревут, мужиков куда-то забирают. Когда начался голод, тогда и поняла, что это за война такая. И как только мы выжили... Стали приходить с фронта калеки, слепые, контуженные. Радио было в одном доме, и все ходили слушать. И газеты передавали друг другу, чтобы все могли прочитать».
Когда началась война, мы были подростками. Стали провожать на войну своих отцов и старших братьев, а мы сразу повзрослели. Заставили нас пахать. За нами - 12-летними и 13- летними – закрепили лошадей, и мы стали делать всю тяжелую работу. Весной пахали, сенокосом возили сено в Зуевку, тоже сдавали сенозаготовку, осенью возили зерно в Ардаши. Это называлось хлебозаготовка, а зимой вот: в первую зиму нас с подружкой послали на Коссинскую фабрику, на лошадях возить торф на фабрику. Она тогда на торфе работала, и вот мы с ноября и до 10 апреля работали. Надо было обязательно 2 раза в день съездить за 6 километров, и никаких выходных. Конечно, была карточная система. 600 граммов на день, а ведь еще надо было и домашних накормить, чтобы они вытерпели. И так мы трудились весной, летом, осенью в колхозе, а зимой - в лесу. И так всю войну, все четыре года. Потом полегче стало.
Ворончихина (Гребенкина) Лидия Павловна, 1936 г.р. (д. Малый Конып)
Первое воспоминание:
«Лето. Август. Хлеб жали. Я лежу в чулане, в пологе. Мама ходит, стряпает у скота и рыдает. Мне почему-то стало страшно. Заходит отец, берет меня на руки и говорит: «Вот, Лида, я сегодня уезжаю».
Вся семья собралась за столом. Было нас 3 сестры и 2 брата (младший еще в зыбке лежал). Мама собирает отцу котомку, плачет. Напротив нас жил брат отца. В один день они и уехали. Подъехала лошадь, все сели в телегу. За деревней под горой нас высадили. Отец поцеловал всех, сказал матери: «Береги детей». Вот тогда-то и заревели мы во весь голос.
Мама уехала провожать отца и не возвращалась дня три. Где-то там, у сборного пункта была, все надеялась, а может, еще раз свидятся. В это время младший братик заболел. Соседка помогала нам, потом мама вернулась, пыталась вылечить. Но однажды утром я проснулась, гляжу с полатей вниз, а он, уже обряженный лежит на лавочке неживой, мама плачет. Соседка ее успокаивает: «Ты уж не больно убивайся, может, это Бог тебя пожалел, прибрал его». И началась наша голодная жизнь. Учились мало, до 4 класса, пришлось рано работать в колхозе. Было мне 12-13 лет, когда бригадир пришел к маме: «Может, Лида боронить пойдет?»
- Да мала ведь еще.
- Ничего, рядом ребята пашуг, гак помогут.
Учили, помогали. Есть было нечего. Одна трава. В нашей деревне три женщины от голода умерли. Несчастные мы, а матерям-то как трудно доставалось. Наша мама нас одна поднимала, отец с войны не пришел.
«Папа пошел на войну вместе с братом, в один день. Дядя Алеша сказал жене: «Я уж больше не вернусь». И правда, не вернулся. А вот папа на прощанье успокаивал маму: «Жди, я вернусь». И вернулся. От войны помню только голод. И налоги на все продукты, которых в доме иногда и не было. Врезалась в память цифра: молока надо было сдать 331 л. Ели клевер, головки клевера смелют, из этой муки делали колобки, потому что лепешки не держались, разваливались».
Я родилась 21 апреля 1925 года в деревне Монастыри Вожгальского района. В 1941 году 22 июня, когда началась война, я кончила 7 классов, хотела поступить в библиотечный техникум, но в школе меня мобилизовали на строительство аэродрома в деревне Перелаз (тот самый аэродром, который построен из камня церкви в Ржаном Поломе). Там мы носили землю на носилках, пока земля не замерзла - до октября месяца.
В 1942 году послали работать на лошадях - зимой в Каринторф возила я дрова к организациям (по март месяц). В 1942 году в марте - апреле возили дрова из Кстининского леса на завод в город Нововятск. Тогда он еще назывался Полой. В 1942 году летом была мобилизована на строительство 2-го пути на железной дороге, строила в Проснице, там работала, а жили в деревне Шиляевка, и на станции Полой жили тоже в деревне. В 1943 году с января по апрель была мобилизована на Чепецкую ТЭЦ. Возили лес, гравий, песок на мотовозе на строительство завода. 1943-1944 год - каждое лето работала в Каринторфе на разработке торфа, жила в землянках (так называлось место, где был большой барак). Было очень тяжелое время: был и холод, и голод, транспорта не было, ходили за километры пешком. Хлеба давали по 400 граммов, пока идешь до общежития, щиплем его, едим, не доносили до общежития, все съедали. Есть хотели всегда. Когда работали на ТЭЦ, приходилось разгружать огромные бревна на мотовоз, а потом сгружали их в Кирово-Чепецке. Нас было 5 девчонок, и не смогли мы удержать бревно, оно обратно с платформы упало, мы отскочить не все успели, одну из нас придавило, изуродовало, осталась она инвалидом. Работала с девчатами из разных мест, в основном с эвакуированными из Ленинграда. Никому не пожелаю такого страшного времени.
Жили мы с мамой и папой до войны в деревне Кремли. Отца звали Алексей Павлович Якимов (он с 1912 года рождения). Мама - Анастасия Васильевна. С нами жили еще дед и бабушка, родители папы. До войны деревня была богатой, умели и веселиться. До войны отец был бригадиром, потом председателем. Мама работала то у лошадей - конюшила, то у овец. Когда началась война, мне было 2 года. Отца забрали сразу летом. В январе 1942 года родилась моя сестра Маня (сейчас она Сырчина Мария Алексеевна).
Работала одна мама. Родители отца были уже не моглые. Мы остались вчетвером на иждивении у мамы. Они за нами с сестрой смотрели. Недолго прожила бабушка. Мы остались с дедом. Мама рано утром уходила на работу, и наказывала: «Тятенька, накорми ребят, как проснутся». А однажды мы проснулись с сестрой, а нас дед не кормит. Мы полезли на полати будить его, а он и не откликается. Пришла на обед мама, а мы ей жаловаться, что дед нас не накормил. Она залезла на полати, а оказалось, что он умер.
После смерти деда с бабой мы остались с Маней одни. Мама уходила рано на работу, возвращалась поздно. Мы, ее дожидаясь, когда наступит темнота, стаскивали с полатей одеяло и прятались под стол. Придет мама с работы, сварит нам болтушку из обрата, мучки да картошечки, этого поедим и спать ложимся. Сама я была маленькая, а надо было еще приглядывать за Маней. А она больно шустрая была. В сенях висела пила на гвозде. Она подбежит, по зубцам проведет, они и поют. Я ей и говорю: «Мань, упадет пила». А она и не слушает, пила и упала ей на голову, рассекла ей лоб, кровь бежит чирком. Я испугалась, побежала к соседке. Она пришла, рану обработала, дала какого-то питья. А тут мама пришла на обед. Пришлось ей Маню на руках к фельдшеру нести в Шелыги.
Ходили в поле, собирали колоски. Насобираешь, несешь, сдашь кладовщику, а кладовщиком работала наша тетка (сестра отца), она у всех принимает, а нам все говорит: «Подождите». Взвесит у нас последних, хлеба за пазуху сунет и скажет - «Бегите домой». Это уже позднее японяла, что тетка нас жалела и давала нам чуть побольше хлеба, чем всем остальным. Мы придем домой и маму дожидаемся, без нее хлеб не едим. Она придет домой, сядет усталая и говорит: «Вот ведь вы какие у меня, хлеба заработали».
Подросли мы с Маней, мама уйдет на работу и нам наказывает, что сделать по дому - гряды прополоть, щепочек набрать, чтобы еду приготовить. Мы это с Маней и выполняем.
Ходила я зарабатывать муку. Анастасия Федоровна Кремлева просит коров покараулить, я и бегу. Она жила одна, чуть богаче нас. Откараулю коров, она мне муки и сыпнет. Мама сварит нам болтушку. Мы рады этому. Летом просимся у мамы - отпусти по ягоды! В хорошую погоду она нас отправляла сено грести, а в дождь мы ягоды собирали. Но чаще всего не себе, а тем, у кого детей не было. А они давали нам что-нибудь съестного.
Во время войны у нас была корова. Все молоко мы сдавали на молоканку, за счет продуктового налога. Нужно было наносить 3 центнера молока. Иногда давали обрата. Мама нальет полное ведро молока. Мы и тащим с Маней. Она с одной стороны, я с другой. И сами чуть больше ведра. Однажды сыро было, после дождя, мы поскользнулись и упали, молоко разлили, решили схитрить. Не говорить маме. Что случилось. В тетрадочке сами поставили палочки. Мама решила свериться на молоканке, а ей говорят, что молока не приносили. Она пришла домой, поругала нас, что правду не сказали. Ведь понимала, что тяжело нести. Что бы мы не натворили, мама нас ни разу не шлепнула, не стукнула. А только поругает, и на этом остановится.
Голод был, конечно, есть постоянно хотелось. Ели ведь одну траву, да овощи, от этого опухали. Помню, мама налепила олепени, посадила их в печь и ушла. Мы с Маней есть хотим. Сами маленькие, достать не можем. Тогда надели фуфайки и полезли в печь за олепенями. Маня волосы опалила, так жарко в печи было.
В 1945 год отец пришел на побывку. А мама, когда уходила на работу, наказывала, чтобы мы никому не открывали. Много в ту пору ходило воров. Были и дезертиры. Вот мы сидим дома. И кто-то стучит. Мы голову в сени высунем и говорим. Что мама не велела никому открывать. Он нам говорит, что он наш отец. А мы всю войну не получали от отца писем. Одна женщина носила почту из Щелыг, она не любила маму и вредила ей. Она сама открывала письма, читала их и писала ответ. От нас скрывала, что получает от отца письма для нас. И только перед его приходом тетушке Афанасье бригадир сказал, что от семьи почтальонка скрывает письма. Одно он нашел, потеряла его почтальонка. А мы думали, что отец погиб.
Я его не помнила. Он ушел, когда мне было 2 года, и Маня его вообще не видела, она родилась через 5 месяцев после его ухода на фронт. Он пошел к соседу, который привел его к нам и говорит: «Дети, это ваш отец, открывайте». Мы открыли, а сами залезли на полати, накрылись тулупом и не вылезли, как он нас ни звал. Пришла мама, и только тогда мы вылезли. Праздник был в доме, много народу пришло. Потом он ушел обратно, нужно было восстанавливать разрушенное хозяйство. Демобилизовался он только в 1947 году, но жизнь с мамой не сложилась, и он уехал к санитарке, которая его спасла.
На ноги нас поставила мама, и за это ей большое спасибо. Ведь после войны в колхозе легче не стало. Мужики не вернулись, и вся работа по-прежнему лежала на женщинах. Да и послевоенный голод был, наверное. Сильнее, чем в военные годы. Как растает снег, все поле усыпано людьми, все собирали мерзлую картошку, ведь весной голод усиливался. Все запасы съедены, а до нового урожая еще далеко.
Да и мы подросли. И приходилось работать уже за взрослого. Пошли в школу. Учебников не было. Был один учебник на всю деревню. Одеть нечего. Отец со службы прислал портянки, и нам мама сшила по юбке с сестрой. Став уже постарше, я возила на быках навоз. Женщины нагребут на телегу навоза, быка направят по колее, я и еду до поля. И там женщины все выгребут, развернут быка, поставят его в колею, я еду обратно. Караулила с напарницей мамы и овец. Ходили с сестрой всегда помогали маме на работе. Вот такая у нас была жизнь.
Горковчук Михаил Яковлевич, 1927 г.р. (п. Ключи)
В 1941 году организовывался колхоз. Мне было тогда 14 лет. Работали в колхозе: отец сеял, я боронил на лошадях. В июне 1941 года уехали на строения и объявили войну. Отец на своих лошадях поехал домой, обратно, а я поехал на колхозных лошадях. Семья у нас была большая, 5 мальчиков и 2 сестры, девочки. Хозяйство было большое: свиньи, коровы, куры, особенно много держали гусей. Так как было 2 сестры, им нужно было придание (перины), без приданого никто замуж не возьмет.
Наше село Песочное (это на Украине) оккупировали немцы. Зерно все забирали. Оставляли только центнер - два. Скот угоняли. Гусей ловили, отрывали им головы и кидали на телегу. Одежду забирали и отправляли на фронт немцам. Моего брата 1923 года рождения поймали и увезли в Германию. Остальные братья и сестры скрывались в лесу от немцев. Особенно свирепствовали полицаи. После того, как немцев выгнали из села, отец вывозил раненых. По 2-3 человека складывали на телеги и везли в госпиталь за 30 километров. А из госпиталя везли медикаменты. Потом отец заболел, и раненых вывозил я.
В 1944 году 30 сентября призвали в армию. Служил в Саратовской области, потто в Марийской ССР. А затем 5 месяцев в Германии был. Потом Челябинская атомная электростанция. В 1951 году демобилизовался.
Грехнев Гурьян Степанович, 1928 г.р. (с.Каринка) (записала библиотекарь Г. А. Пашута)
13 лет было Гурьяну, когда началась война. Был ясный день, все были на покосе, приехал гонец с этой новостью, все побежали по своим домам, а на второй день провожали мужчин - кто плачет, кто пляшет, кто на гармони играет. «Мы гермашку шапками закидаем»,- говорили уходящие на войну мужики. Пошел мальчик в мастерскую, работали по 14 часов, дети шили спецодежду для торфопредприятия и шинели для фронта. Дома шили бахилы - сапоги из брезента. Мать гладила одежду утюгом, из него торчала труба, а из трубы шел дымок... расплачивались за сшитую одежду продуктами - яичками, молоком. Работали наравне со взрослыми и спрос с них был такой же, как со взрослых. Весной вкапывали огород лопатами, плугом пахали, все тащили на себе. Все это делалось за карточки на хлеб. А 9 мая запомнилось навсегда - идут люди на работу, поют, пляшут, и тогда дали много карточек на хлеб.
Даровских (Кутергина) Клавдия Александровна, 1930 г.р. (д. Федяково)
Родилась в 1930 году в семье зажиточного крестьянина. Их было 5 человек - мать, отец, и трое детей. До войны жили неплохо, потому что семья держала корову, теленка, свинью, куриц. Они занимались семейным промыслом: катали валенки и подхомутники, а потом их продавали.
Отец со своими знакомыми и родственниками и знакомыми ушел на фронт. Во время войны мы не голодали, все-таки спасал семейный промысел, а дети в колхозе работали с 13 лет, как взрослые.
Ели зерно, пили молоко, а одевались, как придется - одежду делили, одевались по очереди. В 1942 году пришла похоронка - на фронте отец погиб. Горевали долго, но времени горевать не было - люди были истощены войной. Весть об окончании войны узнали от почтальона, когда работали в поле. Тут же побросали работу и праздновали все вместе. В 1946 году умерла мама, воспитывала детей тетя. В Шутовщину я приехала в 1989 году, зажила нормально, но по-прежнему помню войну и боюсь ее.
Зимирева Нина Семеновна, 1929 г.р. (с. Фатеево)
Работала я на смолокуренном заводе 3 года. Как-то идем с работы, ревут все. Что случилось, спрашиваю. «Война, - говорят, - кончилась»...
Траву ели, работали, отец пришел с войны и быстро умер. Трое детей было, я старшая. 4 класса училась, потом работать пошла, кормить семью надо. Учительница не один раз приходила, говорит: «Кто хорошо учится, тот и уходит». Звала в школу.
На окатку леса нас посылали. Старухи кричат: «Что детей забираете?», а они отвечают: «Не по годам гоним, а по ребрам».
Летом мы заготовляли пень. Копали лопатами, потом палку подсунем и выворачиваем. Лошадей не давали, а зимой те пни за завод возили, на смолокуренный. Не кормили на работе. Что с собой принесешь - то и ешь. Зерна не давали совсем. Огород садили младшие. Корову держали, теленка. Песты собирали, кисленку, суп варили... овечек держали, шерсть напрядем, свяжем что- нибудь. Ткали свое, штанов не было.
Зимой коленки замотаешь, так ничего. Зимой на лошади ехали с работы, приехала домой, валенки сняла, портянки к ногам примерзли. Мама в воду холодную поставила - ничего, отошли. Колосья собирали - там сторож был, заругал, прогнал...
Мы жили в деревне Свиногор. Радио там не было. Что началась война, узнали лишь, когда стали приходить повестки мужчинам. Забрали всех, и почти никто не вернулся. Больше всех запомнилось из детства, что был ужасный голод. Бывало, умирали целыми семьями. Полегче было тем, у кого сохранилась корова. А у нас коровы не было, жили очень плохо, ели в основном траву. От голода распухали и лопались ноги. А нужно было еще работать.
С 6 лет детей отправляли на разные работы. Самые маленькие собирали колоски и сдавали, за них начисляли трудодни, но отоваривать их было нечем, и мы ничего за работу не получали. Хлеба было мало, и он был за лакомство. Когда пришла Победа, передавали эту новость из дома в дом, но радовались лишь те, кому похоронки не пришли. После войны стало полегче жить. Появились мука и хлеб. У нас не было своего дома, и мама выменяла муку на дом, потом у нас появилась коза, и мы уже не боялись умереть с голода.
Выросла я в детском доме в Новосибирской области. До войны детдом был в селе Татарка, а когда началась война, нас привезли в село Казачий Мыс. Учились и работали по сменам - в одну смену идешь в школу, в другую - на работу.
Несмотря на это, учителя всегда строго спрашивали задания, а учебник был один на класс. Один читает, другие слушают, потом пересказ по очереди. А начинали с тех, у кого память лучше, чтобы последние прослушали несколько раз - не хочешь да запомнишь.
Хотя была война, но мы получали не только образование, но и развивались всесторонне: очень большое внимание уделялось спорту, закаливанию. А наш военрук преподавал даже тайцы. Так мы научились танцевать вальс, польку. Краковяк, фокстрот. Наш детдом всегда участвовал в различных олимпиадах, это не только спорт, но и художественная самодеятельность, и научные конкурсы, и мы часто побеждали. Голода мы не испытывали, потому что при детдоме был свой огород, ферма ( свиньи, гуси), даже поле, где сеяли горох, овес, пшеницу, гречиху. Всю работу делали ученики. Так и к труду приучали, и не голодали.
Конечно, лишения тоже были. Не было обуви. В школу идти надо, а ботинок на всех не хватает. Кто первым наденет, тот и идет, а кому не досталось, тот дома сидит и ждет. Одевались тоже плохо. Чернил не было, так мы их сами делали - из сажи, из свеклы, из тертого кирпича. Тетрадей подавно не было, так мы повадились из церкви таскать церковные книги, в них писали между строк. О войне знали всё, так как в школе было радио. Когда передавали новости, собирались все, даже местное население приходило. Страха мы не испытывали, видимо, были еще малы. Но ненависть к врагу была. Двойку получить было стыдно - учителя говорили нам: «Если получаешь двойку - помогаешь фашистам». Поэтому мы старались учиться. Кроме работы, на нас была еще и шефская помощь. Село было поделено нами на 10-и - дворки (то есть по 10 домов). И мы ходили в свои дворы и помогали жителям что то приготовить, в огороде прополоть - полить, бабушкам стареньким по дому помогали. Делали очень большую работу, но находили время и на развлечения. Ставили пьесы, концерты. Обязательно отмечали Новый год. Также. Как и сейчас, ждали Деда Мороза. И конечно - какие подарки мог подарить в войну дед Мороз? На кухне изготовляли целое ведро мороженого. И вот с этим ведром Дед Мороз и приходил. Он обходил всех детишек и всем зачерпывал по ложке мороженого. Все были рады!
В День Победы моросил теплый дождь, я очень хорошо помню этот день. Нас, детей, послали по домам с этой новостью. Мы бежали и кричали: «Ура! Кончилась война!»
В этот год мы закончили 7 класс, и нас распределили кого куда. По ФЗО и ремесленным училищам. Меня и еще одну девочку направили в педагогическое училище - детский дом. Так вместе с весной закончилось и мое детство. Но я не жалею, что оно пришлось на такое время, мы были добрее, отзывчивее, стояли горой друг за друга. Работали и развлекались - все успевали.
Родилась 3 августа 1934 года в деревне Звени Кировской области. Когда началась война, мне было 7 лет. У нас была большая семья, 8 человек детей. Отец был председателем колхоза имени Калинина. Мать рабочая, работала на разных работах. Взяли отца на войну в августе 1941 года. Провожали его на лошади. Я не хотела, чтобы он уходил, и сидела на 7, печке, думала, что он не уйдет, если я буду сидеть, а после выбежала и увидела, что уже подвода отъехала от деревни.
Перед тем, как уходить, отец всем дал по розовому прянику. Когда его отправили, осенью через нашу деревню ехали солдаты на машинах и на лошадях, и у нас ночевали в нашем доме. Было очень много народу, и чтобы пройти, приходилось пробираться на пальчиках. Им негде было лечь, они все сидели на полу. Во время войны посылали на фронт полотенца, носки, варежки, а семьям, у кого родные воевали, посылали шапочки вязаные цельные.
А после пришла похоронка - «пропал без вести в декабре 1941 года». Очень сильно плакали. Остались с матерью, старшие работали. Брат работал на тракторе. Старшая сестра все нарядные платья продала, и обменяла на картошку, хлеб. Собирали гнилую картошку, промывали, отделяли крахмал и варили кисель, если песты, сморчки, северюху. Было тяжко, но выжили.
В 1942 году в возрасте 8 лет я пошла учиться в Метелевскую школу. Сейчас ее нет, на этом месте в настоящее время построен Звеневский комплекс. В ней учились до 4 классов. В зимние холодные месяцы дети из дальних деревень жили при школе. Спали на нарах. В школу ходили с портяной сумкой, да и носить в ней было нечего. Книг не было, или давали одну на всю деревню. В школе всегда занимались физкультурой. Учили нас присланные учителя. Два учителя были еврейской национальности. Им тоже жилось плохо, это были муж и жена. Она обращалась к ученикам так: Если у вас пропала курочка, то не выбрасывайте, принесите нам», а он забирал у учеников в партах все овощи, которые мы приносили, чтобы покушать. Когда заканчивались занятия, то помогали матери на работе накормить телят. Я сено с сеновала носила в кормушки. В летнее время работали в колхозе: пололи грядки, собирали ягоды под руководством бабушек. А когда стали постарше, доверили пасти овец - такая дикая животина! В зимнее время любили кататься на санках.
Родилась 15 февраля 1924 года в деревне Гольцы (бывший Халтуринский район, ныне Орловский район). Детей нас в семье было семеро, я четвертая была. Когда началась война, мне было уже 17 лет. Отец был инвалидом, на войну он не ходил. Работал бригадиром в колхозе «Парижская коммуна». Был самый разгар сенокоса, мама и все дети с мала до велика работали в колхозе.
Помню как сейчас - сидят на телеге по пять-семь человек, целыми семьями провожали на войну. Перевозили на пароме через реку Великую в село Медяны (отец тогда паромщиком работал), а мы наблюдали, так как сенокосили недалеко. Без слез невозможно вспоминать. Вот так целую неделю провожали, все смотрели вслед уходящим. А через неделю пошли похоронные, и очень часто.
Работать приходилось много, мужики-то все ушли. На руках все сено снашивали, огромные стога наметывали. В 6 утра начинали, а в 9 уже завтракали.
У нас на войну ушел старший брат, он был ветеринарным врачом, вот в качестве специалиста его и взяли, на войне ведь и лошади были.
Есть было нечего, а работали много, так всю траву соберем, щавеля на лугу даже не найдешь. Сначала еда в колхозе была, кашу давали. Бригадир говорил: «Дайте тем, кто уж очень бедно жил, им добавки давайте».
Отец в войну шил одежду, и были у него заказы, за это ему отдали что-то. Так и выжили.
Помню, идем в педучилище, я тогда училась уже на учителя начальных классов, везде музыка играет, говорят: «Война кончилась!». Вот эту радость очень хорошо помню.
Что делали? Помогали фронту всем, чем могли - в школе собирали посылки бойцам, несли последнее, кто что мог: яйца, масло, сушеные овощи, хотя питаться этим сами не могли себе позволить. Хорошо, если семья держала корову. Вязали носки, рукавицы, трехпалые перчатки, выращивали табак, шили кисеты, подписывали бойцам на фронт. Старались найти добрые слова, как будто их получит и прочитает твой отец или брат...
А вот самое яркое воспоминание.
В 1944 году пришел раненный в руку брат Василий. Было раннее холодное морозное утро. Мама уже протопила печь, испекла большой пирог. Резать на части его было нельзя, так как тесто было из картофеля, которое замешано на крахмале, а внутри фарш - ломтики картофеля с грибами. Сидим мы и ждем, пока пирог остынет и наступит время резать его на дольки, открывается дверь и входит высокий, красивый, стройный солдат. Мы, дети, сначала испугались, а мама заголосила и запричитала: «Вася, Васенька, сынок!». Радости не было предела. Наш Василий шел всю ночь пешком от Белой Холуницы до Климовки, угадал на «званый пирог».
Еще картинка с детства: война, голод. Но детей не забывали. Праздновали Новый Год по месту работы отца - Климовское лесничество. Нас пригласили на утренник. Мне было 6 лет. Везут меня братья на утренник, а по дороге учили стихотворение: «Дело было под вечер, зимой, и морозец знатный на дороге столбовой»,
Этот стих я должна была рассказать у елки. Елки устраивали и в домах, приглашали детей солдат. А подарки были из картофеля, моркови, игрушки из газет.
Из нашей семьи на фронте воевали отец и 4 брата:
-Кощеев Алексей Сидорович - 1896 года рождения, погиб в 1943 году под Москвой при обстреле автопоезда, не сделав ни одного выстрела.
-Василий Алексеевич - артиллерист - пришел с войны раненный. -Иван Алексеевич - танкист (танк сгорел),
- Геннадий Алексеевич - офицер, погиб в районе Пруссии,
- Николай Алексеевич - воевал в трудармии, клал печи в Нижнем Тагиле, вернулся с войны живой.
Я родилась в деревне Родыгинцы Филипповского сельсовета Просницкого района.
Когда началась война, отец ушел на фронт. Нас осталось - мама, тетя и четверо детей. В школе я училась всего два класса. В войну работала вместе с мамой, караулила коров. Тяжелыми были все годы войны, очень сильно голодали все в деревне, но работали. Ели лебеду, грибы, рожь давали по одному стакану на трудодень. В соседней деревне жили эвакуированные из Ленинграда. Выходных за всю войну не было. У нас даже не было часов, время определяли по колу. Дети работали с 12-13 лет. От работы никогда не отказывались.
На фронт ушло 40 мужчин, вернулись только 4, наш отец тоже не вернулся.
Весной 1941 года закончила 9 классов. Жила в деревне Ключи Максаковского сельского совета. Был выходной день, многие женщины ходили в Просницу на базар. Там по радио услышали, что началась война. Заторопились домой. Буквально на второй день некоторым мужчинам принесли повестки на фронт. В течение года почти все мужское население мобилизовали. Последнего мужчину Александра Ивановича Ходырева провожали всей деревней от мала до велика до самой Просницы на телегах с лошадьми. Он единственный вернулся с войны живой.
Все лето работала в колхозе - жали, обмолачивали зерно на гумне, разносили по нескольку мешков по домам, чтобы просушить, потом снова собирали, отправляли на заготовку для хранения. Первые два военных года жили очень бедно, есть было нечего, хлеба давали по 300 граммов. Когда обмолачивали зерно, под молотилкой оставалась «пыжина» (обмолотки), которую давали вместо зерна для пропитания.
Усадьбы тогда были большими - по 30-40 соток. Стали их засеивать зерном, засаживать картошкой, чтобы прокормиться. Собирали траву - клевер, лебеду и так далее. Их сушили, мололи, добавляли в муку, чтобы было что поесть. В лесу собирали ягоды и грибы, часть из них нужно было сдать государству, чтобы отправить на фронт.
Когда стала постарше, послали работать на ТЭЦ, позже на строительство дорог в Бумкомбинате и Каринторфе, на 75 стройку - это ответвление железной дороги на Лянгасово, чтобы увеличить пропускную способность для поездов. Колхозы на работу направляли не только людей, но и оставшихся лошадей - основную силу в это время. От непосильного труда гибли животные, страдали люди, работая из последних сил. Мой мерин вскоре умер, я тоже заболела воспалением легких и долго лежала в больнице.
После больницы сумела выправить себе паспорт, устроиться на работу в районный суд секретарем заседания, где работала 11 месяцев....Затем перешла на работу в райвоенкомат, зав производством. В 1944 году карточки отменили и к зарплате прибавили 100 рублей хлебных».
Несмотря на военные годы, широко отмечались такие события, как Октябрьская революция (на главной площади Просницы проходили митинги).
Весть о Победе пришла неожиданно. В один из майских дней 1945 года мы с подружкой пошли в гости в Пронькинцы. Когда пришли на работу на следующий день, навстречу попалось немало людей, от которых мы узнали, что можно не работать - выходной, так как закончилась война. Наступил долгожданный день победы. Все радовались, обнимались и плакали. Пошли в Просницу, чтобы узнать подробности.
Навсегда врезался в память день 22 июня 1941 года. Это военное детство...поздним вечером мы, группа мальчишек, вернувшись с колхозных работ, увидели возбужденные лица взрослых, услышали тревожные разговоры... Это была весть о начале войны. Спустя 2-3 дня в военкомат шли и ехали молодые мужчины. Настроение у всех было относительно спокойным: вторгшегося врага собирались разбить за 2-3 месяца, то есть до осени.
Прошла неделя, закончился июль. Напряжение нарастало, и к октябрю в деревне остались довольно пожилые мужики да старики. Подростков все больше и больше впрягали в колхозные работы, на их плечи ложилось и личное хозяйство. В сентябре, проучившись в Верхосунской школе неделю, всем классом были отправлены на Филейку копать картошку. Дождь и слякоть, а мы, пятиклассники, в легкой одежонке, насквозь промокшие, еле волочили ноги. Через неделю, оставив недогруженный вагон, понуро брели домой за 8 километров. Военному обучению школьников уже с первых дней войны уделялось значительное внимание: изготовлены были деревянные макеты гранат и винтовок, мы учились ходьбе и бегу на самодельных лыжах, рытью окопов зимой в снегу, летом - на выгоне за селом. На уроке физкультуры нужно было пройти на лыжах два- три круга в зависимости от возраста. У меня не было самодельных лыж, и бежал я рядом с лыжней. В школе было введено боевое дежурство - парии по расписанию стояли у тумбочки в противогазе, с макетом винтовки, подпоясанные ремнем... а еще помню, что в Талицкой средней школе военруком был Виктор Федорович Блинов, бывший фронтовик. В военном уголке у него был полный порядок, пирамида винтовок, санитарный уголок. Всю зиму мы отрабатывали ружейные приемы, перестроения, отдачу рапортов. На местности были лыжные гонки, летом - преодоление полосы препятствий. Все готовили себя к армии.
... Когда началась война, мне исполнилось 12 лет. К этому времени я закончил начальную школу, поступил в семилетку. В семье я был старшим, кроме меня еще была сестра и совсем маленький брат, который родился в начале 1941. Все тяготы военной жизни легли на плечи таких подростков, как я, потому что мужчин в деревне не осталось - все ушли на фронт. Мой отец прошел всю войну, воевал на Курской дуге, был награжден медалью «За отвагу». Нам повезло - он вернулся домой, а многие мои ровесники остались сиротами. В войну всем приходилось испытывать ее тяготы, а подросткам особенно. Все время хотелось есть. Зимой в школе было так холодно, что замерзали чернила. В январе 1943 года мне доверили носить почту. Это была нелегкая работа, очень ответственная, каждый день приходилось пройти более 20 километров, в любую погоду, в дождь и снег. Но я гордился, что мне доверили такой ответственное дело. Самое трудное было принести похоронку. И радость, и горе - все происходило на моих глазах. Вспоминая военное детство, как сейчас вижу эвакуированных детей из Ленинграда, которые были размещены в здании нашей школы. Мы с ними дружили. А еще вспоминаю, как в конце войны к нам привезли на какие-то работы пленных немцев. Были они у нас надолго, но запомнились на всю жизнь. Страха перед ними не было, а ненависть, как к нашим врагам была огромная.
Очень хорошо помню день, когда пришла радостная весть об окончании войны. Радио в деревне не было, и эту весть принес я.
Как я впервые солдат увидела
Во время войны мама меня отправила в деревню, там было прожить легче, сшила мне специально сарафан из наволочки. Но мне там не понравилось, было много тараканов, а я раньше не видала, и я запросилась обратно. Соседские женщины поехали на рынок и захватили меня с собой. В Суне до дома надо было идти еще километра 2. А мне был 5-ый год. Дойдешь? Дойду. И пошла. Были уже сумерки. Страшно. Идти надо было по мосту через овраг. И только я вышла на мост, навстречу мне попалось много людей в шинелях, со скатками, они шли и громко топали. Это были наши солдаты. Я прижалась к перилам и стояла, пока они не прошли. Вот так я впервые увидела солдат».
«Очереди за хлебом были страшные. Целыми ночами стояли. Буханки были черные, тяжелые, по 2 килограмма весом. И мы с братом все время мечтали, чтобы хоть довесочек был. Пока до дому идем, мы его съедим. Помню, как дома хлеб развешивали на специальных весах. Нас много было, а я самая маленькая, мне глаза завяжут и спрашивают: «А кому этот кусочек?» А я отвечаю: «Маме» / Или бабушке, или кому-то еще/.
Дадут маленький кусочек, хочешь, съешь сейчас, хочешь, тяни на целый день, а утерпеть - то как трудно.
Поэтому я очень уважаю и берет у хлебушко. Кто не голодал, тот не так его ценит».
«Однажды меня мама послала выкупить по карточке сахар кусковой. Такие большие, синие головы. На целый месяц. А я увидела мармелад. И до того мне этого мармеладу захотелось, что я подумала, ну не заругает ведь меня мама, и тот сладкий и этот. Взяла я мармелад, а он тяжелый, и вместо головы получился маленький кусочек. Пришлось нам целый месяц сидеть без сладкого. Обошлась мне эта радость ниже спины».
«Сидим мы со старшей сестрой у окошка: едет машина, полная солдат. Сестра говорит: «Это наш папа с войны едет». Только сказала, машина остановилась, с нее соскочил человек в военной форме и пошел по направлению к дому. Это был отец. Вот счастье-то!»
Во время Великой Отечественной войны я проживала в деревне Кабановщина Уржумского района, в большой многодетной семье.
В то время в деревнях еще не было радио и о начале войны нам сообщили из сельского совета. Весь народ вышел на улицу от малого до старого, где обсуждали такую страшную новость. Женщины плакали, а мы еще не совсем сознавали, что это случилось. Из каждого дома уходили по два или три человека в военкомат, кого-то брали, некоторых оставляли работать в колхозе - была бронь. Мы проводили на фронт отца, а затем старшую сестру, она окончила медицинский техникум 1942 г. В последний год войны был взят и брат, которому только исполнилось 17 лет. Провожали уходящих на фронт у нас очень скромно, не было ни песен, ни плясок. Старики говорили, что война будет затяжная. Остались мы с мамой мал - мала меньше. Мне было 8 лет, с сентября 1941 года я пошла в первый класс, тогда обучались с 8 лет. В школе у нас было три учительницы на 4 начальных класса. Главное то, что в школе было радио, учительница каждый день на первом уроке рассказывала нам о ходе войны. В перемены мы обсуждали услышанное, и нам хотелось, что-нибудь сделать хорошее, старались лучше учиться, помогали своим родителям собирать посылки для фронта, мы верили в победу, верили в наших отцов. Но вот стали приходить похоронки одна за другой, плакали почти в каждом доме - это было очень страшное время. У нас была маленькая газета «Кировская искра», зачитывали ее до дыр, вести шли тревожные: наша армия все отступала. Люди в деревне притихли, не слышалось ни смеха, ни веселых голосов. Начали приходить раненые. Одним из них был мой дядя Леонид Васильевич, у которого была ампутирована нога выше колена.
Люди повеселели только тогда, когда наша армия погнала фашистов с нашей территории. Но жить было очень трудно. Первые два года еще как-то крепились старыми запасами, но потом наступило голодное время. Зимой ели картошку и овощи, месяцами не видали кусочка черного хлеба, а о сахаре и не мечтали. Особенно трудно было весной и летом. Ели всякую траву: крапиву, кисленку, листья капусты, свеклы, лебеду, пекли лепешки из гнилой картошки. В колхозе муки давали 2 кг. на 10 дней на работающего. Я вспоминаю свою маму и других женщин. Как они милые работали? Пахали, сеяли, убирали урожай. Почти все вручную, полуголодные. На свои огороды оставалась только ночь. На себе пахали - запрягались в плуг по 5-6 человек и тащили его, а одна шла за плугом.
У нас была корова. Но молока мы почти не видели. Носили сдавать план государству, остальное продавали, чтобы выплатить налог и заем.
По деревням ходили нищие, их было немало. Эвакуированные жили у нас в деревне три семьи, я уже забыла, откуда они были, мы помогали, чем могли, они нам тоже. В нашей деревне дезертиров не было, но были слухи, что где-то в лесах скрывались.
В соседней деревне пришел раненый - любитель песен. Собрали женщин, ну и ребятня тут и были, полный клуб народу. Впервые услышали песни военные «Огонек», «Синенький платочек», «Темную ночь», «Катюшу». С тех пор мы тоже в школе стали петь, раз солдаты поют, значит и нам надо петь. Больше всего любили «Огонек» и «Катюшу». В школе мы стали готовить концерты и выступали в клубе со стихами, песнями и частушками о войне. Все 4 года войны я училась в начальных классах - обучение было 4 года. Как было трудно! Не было тетрадей, и мы писали на старых книгах, тетради у нас были только для контрольных работ. Не было чернил - мы хранили мы один химический карандаш на год. Часто писали, особенно на математике, свекольным соком. В начальных классах у нас учились все, но уже начиная с 5 класса ребята бросали школу, уходили работать в колхоз. Мальчики работали на лошадях - боронили, пахали, развозили солому, сено. Девочки выполняли разные работы с мамами. Мы уже с начальных классов тоже помогали, чем могли - собирали в поле колоски, ходили на прополку, рвали лен, загребали сено. Без работы были только дошколята и старенькие бабушки.
О правительстве в то время я не слышала никаких разговоров, уставшие женщины вели разговоры о письмах, похоронках, своих нуждах - в чем отправить детей в школу, самое главное - когда же окончится война, и придут мужчины. Но на всю нашу большущую деревню пришли десять инвалидов, которые все умерли в первые два десятка послевоенных лет. Я думаю, что в то время Сталину верили, плохого о нем никто, ничего, никогда не говорил, была строгая дисциплина везде, надеялись на него, верили его словам, в победу. И она пришла.
Утром к нам в деревню прибежала наша учительница, она стучала в окна домов и кричала «Война окончилась!» Все высыпали на улицу. Люди были худющие, плохо одетые, но что тут творилось - пели, плясали, плакали, кричали, обнимались. Инвалиды вышли с наградами. Это был незабываемый день.
В деревне в живых остались только мужчины, и то очень мало, а все молодые ребята погибли, вернулся только мой брат Борис Михайлович, но он воевал всего один год во флоте. После войны вернулась и сестра, она всю войну была в военных госпиталях на передовой, с четырьмя ранениями пришел отец, прожил немного, раны болели, и умер в 1949 году.
Родилась я в 1941 году и во время войны была меленькой. О событиях войны помню из рассказов матери. В первый же год на фронт ушли все трудоспособные мужчины. На фронт ушли новые трактора, машины и самые сильные лошади. В деревне остались одни подростки да бабы. Мой отец Тарбеев Петр Павлович был призван на фронт в числе первых, а вскоре мы получили на него похоронку. Работы в деревне было очень много. С раннего утра и до позднего вечера в поле. Когда лошади не выдерживали, в плуг впрягались бабы или коров впрягали. Какое уж молоко от такой коровы.
Да и кто ел молоко? Всё: молоко, мясо, шерсть, яйца - сдавали государству. Армию надо было кормить. А что ели сами? Даже трудно назвать это продуктами питания. Мы ели гнилую картошку, особенно вкусной была та, которая перезимовала в земле, а весной вытаивала. Приправой к ней была кисленка (мы целыми днями ползали по луговинам, чтобы ее нарвать), клевер, песты. Ели их сырыми, варили солянку, жарили.
Для нас было большим счастьем сходить на мехток, когда уже заканчивалась уборка. Там в щелях между досками, под досками можно было вместе с мусором и пылью наскрести немного зерна. Дома его мама перетрет: вот тогда ели оладушки.
Возможно, потому, что я была мала или все время хотела есть, я плохо помню, много ли приходило похоронок. Помню, что женщины часто плакали. А почему? Причин к этому было много.
Взять хотя бы одежду или обувь. Кто побогаче, ходил в лаптях. А мы, дети - весь год босиком. Зимой с печи не слазили. Завернут в какие-нибудь лохмотья, и сиди, кто умел, одежду ткали сами. Продавать возили. Тем жилось легче. Когда узнали, что кончилась война, никто не радовался, все ревели, наверное, потому, что с фронта ждать было некого.
Машьянова Галнна Алексеевна, 1937 г.р. (д. Малый Конып)
« Босиком бегали, носить нечего было. Строго было. Попробуй пройти по полю не по тропке, старики так отругают... Помню учительницу Тамару Алексеевну. Очень добрая была. Принесет хлеба кусочек, положит на парту».
«Босиком боронил, потом и пахать научился. Мал был, из-за ручек плуга меня и не видать. А что делать? Мужиков-то не было. На отца с фронта скоро похоронка пришла, так до сих пор ничего о нем и не знаю. А уж как голодно было, всяконькую травку переели».
Когда началась война, мне было 2 года. Папу в армию не взяли, так как он работал на железной дороге. По дороге шли вагоны с танками, с оружием. Жили плохо. Из глины лепили игрушки и играли ими. Ели всё: пестики собирали, жарили с лисичками. Собирали у щавеля «петушки», добавляли в блины, в лепешки. Перекапывали картофельные участки, искали оставшуюся картошку, которая уже была подморожена и гнилая. Эту картошку сушили, терли и пекли лепешки. Много собирали черемухи, земляники. Из крапивы и морковной и свекольной ботвы варили суп. Электричества не было. Хлеб давали по спискам. Нас, малышей, разбудят рано, надо занимать очередь за хлебом, а потом уже шли в школу. Помнится, что раньше была картошка «американка», крупная и рассыпчатая. Мама наварит, придут соседские дети. Все мы наедимся и ложимся спать. Мама была очень приветливая, и у нас в семье всегда был кто-то чужой. В 1945 году пошла в школу, станция Ардаши. Затем училась в школе в Проснице. Помню, что в классе все были одеты очень плохо. На мне были самошитые матерчатые туфельки. Всю жизнь прожили у железной дороги, под стук колес засыпали и просыпались. Не вернулся с войны у мамы брат. У снохи на руках осталось четверо детей. Она работала с утра до вечера, чтоб прокормить детей. Погиб на фронте и мамин отец, мой дедушка.
«На работу выходили рано, иногда даже поесть не успеешь. Отца у меня на войне убили. В деревне постоянно стоял плач: то убили кого-то, то отправляют в армию».
(Записано Пашутдй Г.А.)
Мальчику было 5 лёт, когда началась война, и на фронт уходил сосед - навалившись на забор, наклонив голову, он долго стоял у родимого дома, будто прощался с ним навсегда. Так и вышло - не вернулся солдат с фронта. В школу Витя пошел в 1944 году. Тогда уже было столько сирот, что ребят называли по деду и по матери. Когда в деревне приходила очередная похоронка. В школе старались об этом не говорить. В качестве бумаги для письма использовались архивы из других областей, на них и писали между строк. Отец ушел на фронт добровольцем и пропал без вести. Витя водился с младшими братом и сестрой. За деревней была большая лужайка, там и играла детвора. В доме жила бабушка с дедом, матери было не до них - она работала. Сам Вигя начал работать еще до школы, полол, колоски собирал, оводов от лошадей отгонял. Мать сшила новые штаны - в них и сенокосил. Это считалась очень чистая работа. А однажды его ударила лошадь копытом в висок. Сознание медленно возвращалось к нему, медленно восстанавливалась и речь - в школе говорил с трудом, заикался, и вернул речь уже в зрелом возрасте.
Виктор пишет: «С 1944 года хлеба практически не видели - ели траву: хвощ, клевер, лебеду, добавляли муки и пекли хлеб. Первоклассником работал наравне со взрослыми, однажды серпом срезал кожу с руки, мать замотала рану тряпкой, и снова пошел он работать... спички были - их покупали за сданное мясо, но лампу не зажигали, керосин берегли... даже скотину ходили кормить с лучиной.
Про победу узнал в школе. А 10 мая пришла похоронка на отца одного мальчика - одноклассника Виктора. Но самое главное, что кончилась война!»
Меня война застала ученицей 5 класса. Я тогда болела тифом, также болела моя мама и две мои сестры. Мы выжили. Я во время войны закончила 6 класс, но необходимо было работать. Работала в колхозе. Заготовляли дрова в лесу, пилили сами на тракторной пиле дрова для школы, для скотных дворов. Летом жали, косили, вязали снопы. Нам, девчонкам, сильно доставалось, уставали, недоедали. Пока шла война, трудились до такой степени, что падали замертво. Зимой постоянно возили сено на фермы из стогов, а летом на поле вывозили навоз. Лошади, как и мы, были сильно измучены, уставшие. Как бы мы ни уставали, но вечером в субботу и воскресенье собирались под черемухами, и решали, в какую деревню сегодня пойдем плясать.
Часто вспоминала братьев, ушедших на войну - Константина, Алексея и Семена. Писала им письма, от них ждала весточки. Но письма шли редко. Алексея, Семена и Константина мы не дождались. Все трое погибли на войне - один - под Ленинградом, второй - под Смоленском, а третий - Алексей - до сих пор не знаем где.
Сестры мои тоже жили в деревне. Тоже работали, только Катя уезжала во время войны на рытье окопов в город Тулу. Домой Катя не вернулась, осела в
городе Кирове, работала на заводе «Металлист». Никому не пожелаю такой участи, какая выпала на наше поколение, в жизни ничего не хотелось так сильно, как только одного - вернулись бы мои братья.
Во время войны я жила в Новгородской области в 10 километрах от границы с ленинградской областью. Поэтому грохот войны был хорошо слышен. До сих пор в лесу сохранились воронки от взорвавшихся снарядов и бомб. Это было тяжелое время.
Когда началась война, мне было 9 лет. Помню, как на следующий день после объявления войны провожали на фронт жены своих мужей. Сколько было слез и причитаний! А уже на следующий год все чаще приходили серые треугольники с сообщениями о том, что такой-то пропал без вести или погиб смертью храбрых.
Из нашей семьи на фронт были призваны отец, два дяди, тетя. Домой вернулась только она, сильно больная и ослабленная. Подорвала здоровье, участвуя на Дороге жизни» через Ладогу. Отец погиб в 1942 году, мы получили от него только три письма. Последнее было и госпиталя, грустное. С наказами маме и нам, детям, чтобы мы учились, помогали ей и слушались. Он будто чувствовал, что не увидится с семьей, переживал. Ведь в семье было 5 детей, младшему - всего 1 год.
Все жизненные тяготы легли на плечи мамы. Много лишений выпало на ее долю. Мы ее почти не видели. Она была вся в работе. Откуда только у нее силы были! С утра доила вручную 25 колхозных коров, возила воду на дровнях в большом деревянном чане для скота, а днем уходила на разные колхозные работы вместе с остальными. Зимой обычно на гумне трепали лен, а летом косили, жали, все делали вручную. Техники и лошадей не было, , работали на быках, и вот за такой труд оплачивали не деньгами, а трудоднями, на которые только в феврале месяце давали по 200 граммов неполноценного зерна. Правда, у нас был картофель.
Большим счастьем было, когда мама была дома. Дважды с 14 октября по 14 апреля ее и других женщин отправляли рыть окопы, не считались с тем, что она - жена красноармейца. Без нее нам приходилось очень трудно. Зимы были холодные и голодные, от недоедания у нас появились на шее нарывы. Обычно соседка ножницами прорезала их и привязывала паклю с хозяйственным мылом. Керосина не былою электричество появилось только в 60-х годах. Обычно сидели у маленькой печки и пели «тачанку», освещались лучиной, которую давал нам дядя. Он не был призван в армию, потому что был без ноги. Пришлось испытать все ужасы войны. В одну из зим от голода умерли сестра и два брата. Мамы дома не было. Они лежали на лавке, покрытые красной тряпкой до ее приезда.
Я помогала маме как могла. Приходилось работать в колхозе наравне со взрослыми. Вывозили навоз, причем на быках и в ночное время. Днем кусали оводы. Теребили лен, на гумне молотили хлеб, рано пришлось взять в руки косу. Был случай, когда у меня в лесу на заготовках ноги вмерзли в валенки. Зимы были снежные и морозные. И только дома мама это заметила. В лесу я е не говорила об этом, чтобы она не отправила меня домой и не осталась на работе одна. Мама посадила меня на печку, оттаяли мои ноги, потом натерли их дегтем, все обошлось.
Послевоенные годы были тоже трудными. Разруха, голод... лето и осень перебивались, как могли: ловили раков, рыбу, ходили в лес за ягодами и грибами, хлеб пекли
из травы, которую толкли в ступе. А после войны - займы и налоги государству. Но как дети, так и взрослые не черствели душой. Жили надеждой на лучшее, помогали друг другу во всем.
Обухов Борис Иванович, 1933 г.р. (с. Каринка)
(Записала библиотекарь Г.А. Пашута)
Что помнит о войне человек, бывший мальчишкой? «Как давно это было, а закрою глаза - и вижу - иду я из клети по лесенкам в дом и вдруг'вижу, кто-то едет па лошади верхом и кричит: «Война, Война началась!». Я еще подумал, а что это такое, война? Мне уже 77 лет, а я все помню, и это последнее утро с отцом, которого мы больше никогда нс увидим. А осенью пошел в школу в 1 класс в лаптях, портяных брюках и рубахе, сшитых мамой. Учились писать па газетах между строк чернилами из сока свеклы. Было великое счастье, если давали старую тетрадь, там было больше месга между строк. Школа находилась в Каринке ( бывший поповский дом, затем гам был детский сад - амбулатория - музыкальная школа). Но называлась Ходыревской, потому что находилась в стороне деревни Ходыри.
..Первой учительницей была Мария Михайловна Обухова. Ей было 17 лет...
«У нас, детей, на лугах были распределены участки, где собирали лебеду, медовики (головки клевера), коровью кисленку. Несли это богатство омой, сушили, мололи, из всего этого мама пекла оляпыши»....Напекла как-то мать оляпышей, положила в портяную сумку, и я пошел в школу в Каринку. Шел лугами, где паслись коровы, а из худой сумки оляпыши все и выпали. Пришлось искать, а они были точно такие же с виду, как коровьи лепешки. В большую перемену ушел во двор школы за колодец, стал есть, а директор, Елена Пегровна Снигирева, увидела, как малец таскает из сумки горстями зеленую труху. Что такое хлеб, неведомо было мальчишке. Были ленинградцы - им давали хлеб, пусть с примесью, но из муки. На маленький кусочек хлеба я менял 5-6 оляпышей.
Зимой ели и картошку, а летом - одну трав, украдешь луковицу с грядки - мать уже замечает. На своей усадьбе картошку копали в дождь, а еще хуже, когда снежинки пролетают, а в хорошую погоду работали в колхозе. Выходных не было, с работы не уйти, пока солнце не сядет. И эту сырую картошку уже нс высушить, поэтому сс сырой и сваливали в подпол, выбирали на семена, а остальную ели, пытаясь растянугь удовольствие гга более длительный срок, но к Новому году она все равно заканчивалась. Осталась трава и молоко. Молоко не пили, а ели - наливают в чашку и едят ложками, как суп. Столько травы съели, потому и крепкими остались!
... На усадьбе в 50 соток -30 отводилось ячменю, который сеяли и убирали вручную из своих семян и 20-картошке. Осенью надо было учиться, работать на колхозных полях и убирать ячмень с огорода. Надо сжать его в снопы, поставить в суслоны, положить в кладухи до ранней зимы, а потом обмолотить на колхозном гумне и дома высушить в печи и свезти на мельницу. Конечно, урожай был очень мал, но потом было что примешивать к траве и печь оляпыши. А весной вырастали песты - замечательная и сытная еда, можно было также найти на поле старую подмерзшую картошку. В войну на печах сушили совхозное зерно, давая на хозяйство гто 2-3 мешка сырого зерна, утром высушенное зерно собирали и отправляли государству, даже не взвешивая, веря и зная, что ни одно зернышко не пропало. В те годы гак и говорили: «Развозить по печам», Собирать с печей. Грибы-ягоды были спасением и летом и зимой, поэтому набирали их сколько могли и сушили. Когда убирали репу, детишки ходили по застылку на поле и, найдя стылый овощ, со всех ног бежали домой, мама варила из этой репы варенку, то-то был праздник!
От отца нечасто, но приходили письма, они и сейчас хранятся у мамы, а маме исполнилось уже 100 лет.
Вот одно из писем: «Пишу письмо 8 октября 1941 года. Здравствуйте, жена Аня, сынок Боря и дочка Тамарочка! Аня, ты писала мне письма, я их получил, пишите мне, пока меня не увезли в другой город, а куда - не знаю. Я не писал тебе, что меня ранило в ногу Я лежу в госпитале, и нога скоро заживет. Ты не думай ничего и не расстраивайся. Живем мы хорошо и кормят тоже хорошо. Аня, ты береги себя, и еще ребят, и потом посмотрим, когда прогоним фашистов, я приду домой и все вам расскажу. Мы с тобой еще вырастим детей, внуков и правнуков. Я тебе это говорю, как твой муж! Зачем расстраивать себя и детей? Я почти каждый день вспоминаю вас. А ночью вижу свой дом, деревню и особенно тебя. Аня, Боря, Тамарочка! Я еще раз говорю, Аня, не расстраивайся и не плачь, потому что я это чувствую, и мне становится хуже. Твой муж Иван»
Из госпиталя пришло 2 письма, а 3 декабря 1941 года пришла похоронка. Мать плакала 3 года, потом уже дядя ее начал ругать: «Что горло дерешь? Ты ребят-то с ума свела, его не вернешь, а ребят искалечишь».
После уроков ходили на гумно собирать колоски. Попробуй унеси хоть один колосок в кармане. Идешь, а за гобой зорко следят учитель и одноклассники. После уроков теребили лен и копали колхозную картошку. Никто не спрашивал - сытый ты, голодный ли - за 5-8 километров уведут на работу после уроков, домой возвращались уже вечером, а дома свои заботы и дела - печку затопить, придумать, что поесть, дров наколоть. Пилишь дрова, а пила тупая, потом колешь.
Уже в конце учебного года в конюшне висел список ребят, самому старшему из которых было 12 лет, а рядом написаны списки закрепленных за ними лошадей, номера плугов и бороны. Так с 10 лет начинался трудовой стаж Бориса Обухова. Так как он был мал ростом, ему разрешили ездить на бороне, он весь день так проездит, к вечеру - как с мельницы пришел - весь в пыли. Позже уже разрешили ездить на лошади верхом, привязывая мальчишеские ноги к постромкам. Бывало и так: лошадь, дойдя до конца поля, хватает траву, постромки ослабеют - малец падает под лошадь на землю. В 12 лет уже пахал на лошади.
И на быке тоже пахал. Если бык в борозде ляжет- ничем его не поднимешь, пока не належится и сам не встанет. Домой его уводили под уздцы. Однажды стояла жара. Доняли быка оводы и пауты - ои рванул в свое стойло прямо с телегой. Как жив парень остался - никто не понял.
Зерно возили в мешках в Каринскую церковь, его сваливали, поднимаясь по трапам, под самый свод. Не дай Бог свалиться с трапа вместе с мешком - поднимаются, карабкаются снова на трап и несут, несут...
Летом до глубокой осени ходили босые, о землю ноги были так обработаны, что кожа была как у сапога: по жнивью ходили, и ноги не кололо, снопы возили босые. Уже глубокой осенью надевали лапти. Лапти плел дедушка у Бориса. Чтобы они не промокали в осеннюю погоду, дед подковыривал их ремнем, и они становились прочнее, но тяжелее. А зимой в лучшем случае ходили в подшитых валенках, а в худшем - в тех же лаптях. Ноги обертывали портянками. В зимние каникулы возили сено с дальних лугов для лошадей. Накануне ездили протоптать дорогу, а рано угром запрягали лошадей и возили сено на них. Готовили и дрова наравне со взрослыми. Сено готовили наравне со взрослыми, вставали в 5 угра, окучивали картошку, потом ехали на сенокос, ребята делали копны и возили их на волокушах к стогу, а женщины метали сено на стога и утаптывали его. Девочки загребали сено так, чтобы не оставалось ни клочка.
... Коровы были тогда свои, частные. Правда, ели они только запаренную солому, поэтому и молока давали очень мало, по 2-3 литра. Но это было молоко! За счет коров и выжили детишки и взрослые в голодные годы в деревне.
Денег не было, труд оплачивался трудоднями...а магазина не было, была только лавка в Каринке. Да и продавали в ней керосин, соль, спички, мать зарежет барана, увезет на базар в Вожгалы, на эти деньги покупали соль и спички, и керосина и лампы у нас не было. Маме приходилось работать в поле, и хотя дома руки у неё до всего доходили, нам с сестрой доставалась часть забот: добывать топливо, печку топить. Воду с речки носить, с весны до осени ухаживать за огородом, вечером делать уроки при лучине. В избе холодно, окна замерзали, крыша была покрыта соломой, спали на печи и полатях, утром проснутся - на полу вода в ведре замерзла... и спичек не было. Куделя и вата, 2 кремня - вот приспособление для высекания огня. Колотишь кремнем о кремень, искра падает на куделю, та зажигается... или другой способ - печка истопится, угли в ней в один уголок загребали, засыпали золой. Утром золу разгребут4, а угольки подуют - те загорались пламенем. Правда. Угорали от этого часто: печь надо было не до конца закрывать, а тепло тоже хотелось сохранить. И, несмотря на тяжелую жизнь, частенько брал папину гармонь. А потом женщины стали просить, чтобы сыграл что-нибудь, посадят на полати, так внизу маленького гармониста не разглядеть, он играет - женщины пляшут.
«Мне к началу войны было 14 лет, и я считалась взрослой, а потому работала наравне со всеми, иногда в две смены».
(Записано библиотекарем Кудиновой 3. Ф.)
Маша - сирота с финской войны. Было ей тогда 5 лет. Отец был шофером - ему было 27 лет, а маме - 25 лет. старшему брату было 7 лет, а младшему - 2 недели. Всего было 4 детей. Взяли папу на войну вместе с машиной. Умер отец 4 мая 1940 года в госпитале в Саратове. О войне воспоминания разные.
«Уже трудилась наравне со взрослыми женщинами. Работать начинали в 6 утра. Питались скудно. Сушили траву, мололи и из этого пекли лепешки. Не вкусно, но деваться было некуда. Главное спасение - это корова и яйца, мясо видели редко. Сдавали государству 250 литров молока, 40 килограммов мяса. Самое любимое тогда блюдо - это блины со сметаной и морожеными ягодами, брусникой и клюквой. Ходили босиком, работали в поле тоже босые. Ноги болели от твердой пашни, но все терпели. Жили трудно, но крепко дружили, держались друг за дружку. И при этом сами устраивали вечера, концерты. Знали все военные песни и пели их с удовольствием».
Узнали мы о Победе в школе. Пришли дети- старшеклассники и позвали учительницу. Она зашла и сказала: «Ребята, Победа!». И мы побежали домой и всем кричали, что война закончилась.
Я родилась в 1935 году в деревне Сауничи Лебяжского района Кировской области. Когда началась война, мне было почти 6 лет. Но в моей памяти ясно сохранился день, когда отца призвали на фронт. Как говорила мать, его призвали на третий день войны. Повестку из военкомата со старшей сестрой Ниной носили отцу в поле, где мужчины в ту пору сеяли горох. У нас его тогда сеяли руками из большого лукошка - «ситева».
Помню, как несколько мужчин отправлялись одновременно, а нас - детей посадили на телегу и везли, наверное, с километр от деревни.
Потом детей отправили домой, а женщины провожали мужей и сыновей до военкомата в село Лебяжье.
Остались мы в семье без единого мужика, а только мама и три сестры - старшая Нина, и младшая Рая трех лет. Женщины в деревне работали целые дни и даже ночи.
Было очень холодно зимой, дров совсем не было, так как в районе лесов нет, возить заготовлять его стало некому. Было голодно, Хлеба на трудодни не давали, а весь хлеб, выращенный в колхозе, увозила на элеватор в село Лебяжье особая мехколонна для фронта. Не оставляли даже зерна для посева весной. И женщины за 35 километров носили семена на себе, так как лошади, а их было мало, пахали поля.
Мы, дети питались хлебом из лебеды, крапивы, щавеля, искали в поле оставшийся в земле картофель. Все время хотелось есть.
В 8 лет я пошла в школу. Не было бумаги, писали на старых газетах, книгах между строк, а чернила наводили сами из сажи. За хорошую учебу мне подарили простой карандаш и тетрадку бумаги. Вот было радости, помню до сих пор!
Едва весной кончались занятия в школе, как нас уже собирал бригадир на работу. Пололи поля от сорняков, тогда они гербицидами не обрабатывались и сильно зарастали. Гребли сено, возили и разбрасывали на полях навоз, жали со взрослыми хлеб, рвали лен.
В то военное время надо было сдать государству 40 кг. мяса, 300 литров молока, 50 яиц с хозяйства, даже если его и не было. А дети умирали с голоду.
Каждое утро я носила 3 литра молока на приемный пункт за 4 км. по весенней распутице в одних лаптях, а потом шла на уроки в школу. Осенью после уроков сразу нас заставляли опять работать в поле - лен рвать, картошку копать, Так и шли в поле за 3-4 км. с сырыми ногами и голодные. На льняных снопах была норма - 35 штук, а то домой не отпускали. Домой шли в деревню за 6-7 км. А дома и поесть было нечего, кроме вареной картошки - это еще хорошо. У нас в огороде была такая земля, что там даже и картошка не родилась. Коровы были такие тощие, что даже летом доили по 4 литра, у нас даже молока себе в хозяйство не оставалось. Помню, как в соседней деревне от такой еды полностью вымерли несколько семей - дети и взрослые, говорят, что пекли лепешки из гнилой картошки с колосками, что собрали в поле по весне. У нас такого в деревне не было. О сахаре и сладостях только мечтали.
В 1944 году у нас в доме сгнили потолочные балки, и потолок упал, когда мы все были дома. Но, слава богу, никого не покалечило и не убило. Жили потом у дяди на квартире целый год.
Воспоминания о том времени очень трудные и тяжелые.
Глубокой осенью 1945 года пришел отец с войны. Принес по блокноту и по большому куску сахара, который я попробовала впервые. Второй раз я ела сахар тогда, когда стала сама работать. Весной 1946 года всей деревней восстановили наш дом. Из пятнадцати ушедших на войну мужчин нашей деревни Сауничи не вернулось домой 9 человек. Наш отец пришел с войны очень больной. Он служил в Латвии связистом. Население Латвии русских, как говорил отец, ненавидело. Когда солдаты проезжали по населенному пункту, им под машину бросили гранату. Всех солдат разбросало по сторонам дороги. Отца очень сильно контузило, а автомат вдавило в позвоночник. Тогда шла война, а раз руки-ноги целы, то его сразу вернули в часть, без всякого лечения. Так он и служил до конца войны. Вернулся домой с 5 медалями, я помню только одну - «За отвагу». Мы ими играли в «войну» и, конечно, потеряли.
После окончания школы-семилетки в селе Абатарцы (его уже нет) по совету отца я поступила в Советский медтехникум. Это было в 1951 году. Отец тогда работал счетоводом в колхозе, но также мы продолжали голодать и холодать, Колхоз был очень бедный и ничем не мог людям помочь, рассчитывали только на свои силы.
В 1952 году травмированный позвоночник отца дал о себе знать - в поврежденных костях развился туберкулез. Истощенный голодом и холодом организм с болезнью справиться не мог. Отправили отца из района в военный госпиталь в город Котельнич, где он и умер 17 июня 1952 года. Если бы не тогдашний послевоенный голод...
Я училась в техникуме и тоже голодала по-прежнему, из дома мне помочь было нечем. Трудно было очень, денег не было, носить тоже нечего, голодали. Домой ходила за 60 км пешком, редко, машин попутных даже не было. В 1954 после техникума я была направлена домой в Абатарский медпункт работать по моему заявлению, так как болела мама. Там я вышла замуж, и перебралась в деревню Посенур Изиморского сельского совета. Потом было село Казанское в Марийской республике. Семейная жизнь не сложилась, и я вместе с дочерью перебралась в Кирово-Чепецкий район к тетке. Работала сначала в детском санатории «Конып», но там не было детского сада, и я переехала в Просницу в 1961 году, и с тех пор туг и живу. Всю жизнь я проработала в медицине: была медсестрой в хирургическом и детском отделениях, работала фельдшером на Станции скорой помощи, лаборантом в клинической лаборатории и баклаборатории. Училась на курсах в Кирове. Несколько раз я была в Котельниче на военном кладбище на могиле отца вместе с сестрами, нашими детьми и внуками.
«Два года мы прожили па оккупированной территории в Белоруссии. Немцы пришли уже в конце июня 1941-го. Сами солдаты нам ничего плохого не делали. А вот каратели, власовцы, те отбирали все. Трудно стало, когда появились свои полицаи. Евреев и цыган отлавливали и убивали. И коммунистов тоже. У нас сразу 7 человек расстреляли, они долго лежали в сарае. Только когда каратели ушли, староста разрешил их похоронить».
Родилась в 1934 году в семье зажиточного крестьянина. Отец работал бухгалтером в колхозе, а мама была простой колхозницей. До войны мы жили хорошо: держали корову, овец, кур, свиней. Работы хватало всем, и взрослым, и детям.
1941 год был для меня годом радости и горя. Я поступила в первый класс. Это было здорово, чувствовать себя школьницей. Но сентябрь для нас скоро стал страшным месяцем.
Одна за другой приходили повестки на фронт. Только из нашей семьи забрали 4 мужчин, а после победы вернулся один, самый младший - Дмитрий. После того, как мужчин забрали на фронт, в деревне остались только подростки, которым не было и 16 лет. Сорок первый год, несмотря на трудности на фронте, жители перенесли легче, но уже в 42 году начался голод. Ели все, что было съедобно - простую траву, коренья. Крапиву, ботву свеклы. Заготавливали грибы и ягоды, но делать это могли только самые маленькие дети. Самым большим горем для семьи было то, что зарезали корову. Мясо продали, кое-какие продукты купили для семьи, а остальные деньги сдали государству.
Самой мне пришлось работать на механическом заводе. Там давали пайку хлеба - сначала 400 граммов, потом 800 граммов.
Там же я впервые увидела немцев. Люди как люди. Работали они под охраной. И хотя их никто не бил, но было видно, что народа нашего они боягся. А мы их ненавидели. Молодые парни в любое время готовы были подстроить какую-нибудь пакость. Нам всем хотелось мстить за своих родных.
Когда началась война, мне было 12 лет. В 1941 году в июне месяце отцу пришла повестка из военкомата. Провожали все, плакали... Отец Яков Илларионович Чаузов довойны был председателем колхоза в течение 21 года. Люди до войны жили хорошо, не голодали. Семья была большая - 7 человек детей, 2 девочки и 5 мальчиков, братья все умерли во время войны от болезней. Отец в 1942 году пропал без вести.
В войну училась в школе, а после уроков работала в поле, мы пахали, боронили, возили и раскидывали навоз, работа была тяжелая.
А когда мне исполнилось 17 лет, послали нас на лесозаготовки в Зуевский район, потом в Лальский район. Жили мы в холодных бараках, отапливали железными печками, кормили очень плохо, часто мы были голодными, работали в лаптях, сырые, не знали, где сырую одежду высушить. А норму выполняли на 110 процентов, за это дали нам по 10 центнеров хлеба. Детство и юность прошли тяжело, даже вспоминать не хочется.
Когда началась война, я был еще мал, мне едва исполнился год. Поэтому мама, уходя на работу, привязывала меня на печи, так как на полу было холодно, и оставляла мне картофелину. Это считалось в порядке вещей, а осенью запирали одного в избе....что-то ел, коли жив остался. Печь и полати занимали большую часть дома. Печь мать топила очень рано, еще до работы. Спички в доме были, но после пожара, когда в войну выгорела половина деревни, а мать с мальчиком поселили в свободную комнату в колхозной конторе, запомнил, что спички брать нельзя. Когда спичек не было, на помощь приходило кресало, что имелось в доме. Льняная куделя и мы, высекая трутом искру, раздувая ее, получали огонь. С дровами проблем не было - жили в лесном Лальском районе. В 1943 году вернулся отец - инвалидом. Но мужские руки в хозяйстве были очень нужны.... Одежда была самошитая и самотканая. Ближе к весне мама ставила в избу стаи и постоянно хлопала на нем, и звук был «пых-пых». На снегу холсты отбеливались и из них шили одежду. Однажды мама покрасила штаны в синий цвет, а пока по лужам пробегал - краска к вечеру вся слезла. Что было на ногах- вспомнить трудно. Бегал по лесу босиком, ноги все время были грязные и потрескавшиеся. В войну жили на картошке с огорода, заедали ее капустой и грибами. Кипяток разливали из печи из чугунка, плескали в него 2 ложки молока - это был чай. Мама стряпала хлеб из ячменя, он был такой жесткий, что язык можно было смозолить. А в послевоенные годы варилась каша-завариха, из ржи с кипятком. Победа навсегда связана с гибелью брата. Горькая победа...
(записала библиотекарь Пашута Г.А.)
Поселили в Рябово вместе с матерью и четырьмя пацанами, в барачном коридоре, из мебели были только полати, днем разбегались кто куда. В коридоре печек не было, дрова не заготовляли. Нераздетыми спали на полатях, потому что стелить было нечего. И готовить было не на чем, питались всухомятку тем, чем отоварятся. Иногда мать просила соседей сварить что-нибудь - суп или кашу на воде. Летом травы набирали, грибов и ягод, лес нас кормил... а вообще возьмем хлеб и съедим его - велика ли порция в 250 граммов! Есть все
время хотелось. Ходили с мальчишками за мерзлым турнепсом в совхозный бурт - принесем овощ, оттаем и съедим. В Ардашах работала и столовая, для тех, кто не брал продуктовые карточки, а отоваривался там. В поле столовая тоже выезжала, но хлеб нужно было иметь свой, иначе из карточки вырезали талон. А на ребят, которые ходили в садик, тоже не давали карточек, потому что они питались там. ...Ребята с малолетства работали: сажали капусту, рыхлили ее, возили вод на волокушах (из пруда в бочках), пололи, на полевых работах трудились вместе с заключенными. Они были все разные - был, например, агроном, получивший образование еще до революции и до революции имевший свою усадьбу. В Котласлаг он попал по политическим мотивам.
«Однажды я возил рассаду капусты в ящиках на поля. Пока загружали ящики, я натеребил травы и стал кормить лошадь. В руках у меня оказалась какая-то палочка, и я потер ею шею у лошади, а она меня возьми да укуси, даже к фельдшеру пришлось обращаться, до сих пор шрам от лошадиных зубов остался».
... В школе давали тетради и чернила, а дома писали на книгах между строк чернилами из сажи. Во втором классе ввели новый предмет - военное дело, которое вел солдат-фронтовик. Он учил детей окапываться в снегу, ходить в атаку, проводил военные игры. А старшие дети учились колоть противника штыком. А зимой ходить в школу было не в чем. С третьей попытки только пошел в третий класс. Пришла долгожданная победа...учительница зашла в класс и сказала: «Ребята, с победой вас!» кто-то из ребят не расслышал и сказал: «Что, учиться будем с обеда?» в этот день было уже не до учебы - пошли на митинг, а там директор школы вынес знамя и поздравил нас...
К началу войны мне исполнилось 9 лет. Помню, как уходил на войну отчим, все ревели. В семье оставалось 6 человек: мама, я, сестра, три брата. Два маленьких брата в войну умерли. Одному не исполнилось и года, он родился в начале 41-го.
Питались мы плохо, варили крапиву, очень любили песты, из них делали лепешки. Летом ели кисленку, ходили но ягоды, по грибы. Одеванья тоже никакого не было, ходили в лаптях. Спать приходилось очень мало, солнце только встанет, опять идти. Работали с угра до вечера наравне со взрослыми. Подростки, как я работали в поле на прополке. Очень тяжело приходилось на жаре весь день, руки опухали от работы. Помню, как мама с другими бабами пахали на быках. В жару бык устанет, ляжет и лежит. Пока не отдохнет, его не поднимешь.
Отчим с войны не вернулся, пропал без вести. Тяжелое у меня было детство, не дай бог никому.
В 1941 году я жила у дедушки в деревне Мерзляки Ильинского сельского совета, Слободского района, Кировской области.
Семья наша, по нынешним меркам была немалая: дедушка с бабушкой, жена сына (который служил в действительной армии в Красноярске) с дочкой и мы с мамой. Мама работала на меховой фабрике «Белка» в Слободском. Квартиры там у нее не было (жила у родственников, а на выходные приезжала к нам).
Мой папа Копытов Петр Иванович 29 декабря 1939 года был призван на финскую войну, а в феврале 1940 года мы получили похоронку, что красноармеец первого стрелкового батальона погиб, место захоронения неизвестно.
Так, что к началу войны я была уже сиротой, и жила у дедушки.
Помню, 22 июня 1941 года воскресение. В деревне и вообще во всем приходе отмечалась «Девятая» (9-я пятница после Пасхи) Шел 3-й день, особенно весело было в 1-й и 2-й день, но на 3-й уже было тише, но все же кое-кто еще веселился.
Ни радио, ни телефона не было. Поэтому из села Ильинское приехал мужчина на велосипеде и сообщил, что началась война.
Что это такое, я уже знала, что кто-то еще останется сиротой. Веселье прекратилось.
Парни, мужчины собирались группами, что-то обсуждали, а женщины пустились в рев. А потом очень часто стали провожать ребят и молодых мужчин, кого с песнями, особенно гармонистов, но все проводы сопровождались слезами.
На примере финской войны, я думала, что скоро и эта кончится, долго не протянется.
Из нашей семьи на фронт брать было некого. Дедушка стар. А из близких родственников ушли трое. Двоюродный брат Николай добился, чтобы его взяли сразу после окончания 9-го класса (ему шел 17-й год). Все трое вернулись тяжелораненые. А этот брат, не дожив до 20-тия, умер 15 марта 1945 года, не дожив до Дня Победы.
В деревне остались старики, дети, да женщины. Председателем стала женщина, моя тетя, а мужчина- председатель ушел на фронт.
В первое же лето после окончания школы нас послали полоть картошку колхозную, овощи, собирать колоски. Моя бабушка пасла овец, по два лета я ей помогала, т. к. надо было вдвоем пасти. А уже третье и четвертое лето мы работали наравне со взрослыми.
Нас объединяли в бригады, мы косили траву литовкой, в помощь прикрепляли нам старичка, чтобы направить литовку; вязали снопы за жнейкой; возили навоз на быках. Ох, и упрямые же они. Ну и намаялись мы с ними.
И вот еще что запомнилось: идем мы с покоса, ноги уставшие, но обязательно с песней, хотя у многих на душе боль.
Вести с фронта шли не веселые. Моя первая учительница Елизавета Алексеевна Шутова каждый день находила несколько минут, чтобы почитать нам вести с фронта или что- то расскажет и накажет: расскажите основное дома и соседям.
По летам старались как можно больше заработать трудодней, это наша посильная помощь фронту, хотя на трудодень очень мало, что доставалось.
Как тяжело жилось в войну, особенно большим семьям, весной запасы кончались, свежие не успели еще. Мы ходили собирать зимованную картошку, первую зелень (лебеду, клевер). Наша семья траву не ела, а вместо ее клали в хлеб выбой (это жмых после того, как выдавят масло из льняного семени). Первый выращенный хлеб сразу же сдавали государству, оставляли на семена, а колхозникам оставалось очень мало. И, боже мой, что ели некоторые - лепешки, похожие на «коровьи кучи». Нищих в наших краях не было. А вот сами женщины собирались по 3-4 человека и шли в другие районы менять что у кого еще осталось (платки, отрезы, полотенца и др.)
А какая строгая была дисциплина! У меня очень болели уши, в Слободском в больнице не помогли, направили в Киров в областную больницу, там очередь. И мама опоздала на 15 минут на работу, ее судили и дали шесть месяцев принудительных работ. У моей одноклассницы совсем нечего было есть - двое детей в семь, мать и бабушка. Мать ночью за огородом нарезала колосков от двух снопов, за это ее посадили: не знаю, на сколько лег, но она там и умерла.
Ребят моего возраста в деревне было много. Под руководством старших ребят мы организовывали концерты, шили кисеты для солдат из лоскутков материи. Правда, не знаю, отправляли ли что на фронт, но мы думали, что делаем важное дело. В школе на уроках пения изучили песни «Священная война», «Огонек», «В землянке» и с этими песнями выступали перед населением. Очень мало вернулось живых солдат с фронта.
Весть о Победе принес почтальон. Радость со слезами на глазах была почти у всех: у женщин, рано овдовевших и постаревших, у детей рано повзрослевших. Все это тяжело вспоминать. Той деревни уже нет, да и жители почти все лежа на Ильинском кладбище, куда я езжу раз в год поклониться этой земле, тем людям, с которыми вместе пережили то тяжелое время.
Ромашова Галина Петровна, 1932 г.р. (д. Малый Конып)
« Очень трудно жилось. Все отправляли на фронт. Бабушка вязала носки и варежки для солдат, а я теребила шерсть. Картошку сушили и тоже сдавали. Мама работала дояркой. Из соломы выбирали колоски, толкли их, и из этого пекли лепешки. Картошку колхоз не мог всю выкопать, вот весной и ходили ее вырывать. Она, конечно, уже вся гнилая была. Из нее пекли лепешки, а как вкусно казалось. В 12 лет за мной закрепили лошадь, сначала боронила, а лет с 14 и пахать пришлось... Лошадей мы жалели, ухаживали за ними. Работали хорошо, за это премии получали. Первую премию запомнила особенно - 8 кг. зерна».
Можно вспомнить, что умели делать мальчишки военной поры: косить, пилить, колоть дрова, почистить дымоход, наладить пилу, отбить косу, подправить крышу, сделать лестницу, грабли, замесить глину для печки, остричь овцу, высечь огонь, почистить колодец. семья жила в двухэтажном бараке в Ардашах, 9 человек в одной комнате. Спички приходилось делить на две половинки ножиком, чтобы сэкономить, а если не было - то о камень напильником ударяли, чтобы вскочила искра.
Еще мальчишкой работал на косилке, на конных граблях, возил сено на волокуше, не трелевке сена. Спрос был как со взрослых...но хватало времени и на игры, и на выдумки. Трудно подняться с постели в 4 утра. Но в лесу было хорошо, там был мир фантазии...а хлеб давали по карточкам: 200 грамм в день на неработающего и 500 грамм на работающего, хлеб с примесью, тяжелый и липкий, как глина... но дети учились у взрослых и друг и друга...
«Хорошо помню, как провожали на войну мужиков, рев стоял по деревне. У меня на войне были отец и два маминых брага. Отец в 1942 году вернулся инвалидом. Стал председателем колхоза. Старший из дядьев вернулся, видимо, потому, что до войны успел отслужить действительную и был опытнее других. От второго пришло 10 писем - и все. Пропал без вести. Тяжело оставаться было женщинам в деревне без мужиков. Но, кажется, еще больше ревели женщины, когда забирали на фронт лошадей. На площади в центре была недостроенная пожарная. Здесь поставили столы, вокруг них - люди в белых халатах. Сюда подводили лошадей, их осматривали, проверяли, оформляли документы. Как сейчас перед глазами эти лошади, особенно помню молодого жеребенка Ворона. Впрягли его в телегу, сели мужики, гармошка заиграла, и Ворон как будто завыплясывал.
А пахали женщины на себе, впрягались по 2-3 в плуг, а одна сзади направляет, так и пахали. Трудно жили. Но были все дружные и добрые. Одна запела - все подхватывают. Похоронка пришла - все плачут. Есть у кого-то травяные лепешки - накормят. У нас однажды корова не вернулась с поля. А без коровы в те голодные годы было никак не выжить. Пошел дождь, и бригадир сказала: - «Женщины, сенокосить в дождь нельзя, завтра пойдем искать Лизину корову». И нашли ведь через 3 дня. Вот так и выживали мы во время войны».
Отца сразу убили. Мать ревела-ревела, заболела сильно, желудок с травы заболел у нее. Умерла. Трое детей осталось. Я старшая. Сами собой жили. Бабушка рядом с нами жила, помогала. Я четыре класса кончила, работать пошла. Два брата младших у меня было. Я рослая была. В 13 лет в лес отправили. Сначала на месяц, потом еще на четыре. Домой только приехали, месяца не прожили - на сплав отправили. Река большая была. А я востра была. Запрудит реку, бегу по бревнам, они проседают, багром их растолкаю - и обратно. Бабы ругаются. Голодно было очень. Траву ели. За коровой 5 килограммов масла надо было сдать. Так молоко через машинку прогонишь, а что останется, обрат, пили сами. Ноги не ходили. Запнешься - упадешь... Косили всё руками. Никакой техники не было. Тяжко было, но все мы выжили (и я, и мои братья).
Семенова Валентина Ивановна, 1936 г.р. (п. Ключи)
Когда началась война, мне было 5 лет. Нас в семье было пятеро. Я предпоследняя. После меня был еще братик 1944 года рождения. Жили мы в Белоруссии. Когда немцы бомбили нашу деревню, нас мама прятала в картофельной яме, которая была вырыта в огороде. Мы сидели в ней до конца бомбежки. Немцы шли на Минск, и наша деревня была захвачена гитлеровцами. Маму убили немцы. Папа долго не мог привести в дом никакую женщину, так как никто не шел на такую ораву. Отцу было тяжело. Ходили мы грязные, заедали вши. Папа хотел даже нас вместе с домом поджечь. Но какая-то неведомая сила не дала этого сделать. Но вот в дом пришла Броня (так звали мою вторую маму), у нее тоже была дочь. Она делала уколы раненым в госпитале. Благодаря ей мы выжили.
Когда началась война, училась я в пятом классе. Было мне 12 лет. Отец на фронт не ходил, был участником финской войны, ране был. В семье было 8 детей, я была предпоследней. Два старших брата ушли на фронт, провожали их, родители плакали. Петя погиб, второй пропал без вести. В деревне было установлено радио, всю информацию о начале войны, о военных действиях на фронте узнавали через сводки информбюро. И все жители с тревогой все это слушали.
Родилась я в 1929 году в Зуевке. В войну было 12 лет, училась в пятом классе. Отец был начальником железнодорожных путей «Зуевка-Киров». Он был полковником железнодорожных войск, на фронте не был. Мать работала бухгалтером. Детей было пятеро, я старшая. О войне узнали от отца, когда пришел домой с работы. Все расстроились. Училась я в школе, после школы помогала железнодорожникам чистить пути. Работала в колхозах, посылали нас убирать овощи: картофель, морковь, капусту. В войну наша семья не голодала, держала корову, пчел, да отец получал продукты по карточкам. Об окончании войны узнали, когда всю школу в Зуевке вывели на митинг, там военнослужащий объявил об окончании войны и о Победе. Взрослые плакали, а мы - дети - очень радовались.
На период войны я проживала в д. Волма. Семья состояла из 6 человек. Мама, папа, дедушка (отец отца). Трое детей. Во время войны умер младший брат 7 лет. Отец пропал без вести. Кормилицей была мама. Нас двое детей, я старшая и сестра 8 лет, дедушка 70 лет. Все годы войны были трудными и голодными. Колхоз не оказывал никакой помощи в пропитании. Все до зернышка отправляли на хлебозаготовки. Единственными кормильцами были корова и куры. Платили налоги, сдавали молоко, яйца, мясо. Во время войны ели траву: лебеду, крапиву, щавель...
Работали за трудодни, а на трудодни давали по 100 граммов на трудодень, пока убирали урожай (летом). В Волме были эвакуированные из Ленинградской области, расселены по домам. У нас жила семья из 5 человек. В школе был ленинградский детский
Я училась в Волменской начальной школе по 4 класс, а затем в Просницкой средней школе. До окончания войны учились в доме «Колхозника». Проводили только уроки, кружков не было. В классах было холодно, замерзали чернила, сидели ученики в одежде. Многие дети оставляли школу, не было одежды, обуви, некоторые ходили побираться. С 10 лет работали дети в колхозе за трудодень. В старших классах (с 5 класса) занятия проводились с 1 октября. Работали наравне со взрослыми: теребили лен, расстилали, убирали, жали, косили, молотили, боронили на лошадях...
В нашей деревне дезертиров не было. О Дне Победы нам сообщили из сельсовета. Мы пошли в школу, а нам сказали, что война кончилась, занятия не проводятся в школе. Радио не было. Мы заходили в каждый дом и объявляли об окончании войны. Кто радовался, кто плакал. На войну ушло 42 человека, а вернулись 15 человек в т. ч. инвалидами.
(Записала библиотекарь Г.А. Пашута.)
Мама работала на свиноферме, кашу, сваренную дл поросят, ели и ребята. «У нас был совхоз, государственное предприятие, была введена карточная система: давали хлебные и продуктовые карточки, нс хватало, конечно, но жить можно было».
Когда началась война, Адольфу шел 12- год, он закончил 4 класса школы. У директора совхоза был приемник на батарейках, поэтому к обеду уже все знали, что началась война. Помнится женский плач. Мобилизованных повезли на машинах: ГАЗ и ЗИС-5, машины тоже отправили на фронт вместе с шоферами. Был такой комбайнер- Ожегов, так его вместе с мотоциклом на фронт взяли.
А семья Адольфа жила в бараке, их комната была проходной - через нее люди ходили в свои комнаты. «Вот такой был коммунизм». У семьи был свой огород, где росли картошка, лук, немного моркови, свеклы, хватало до нового урожая. Картошку копали в сентябре, были и выходные после страды.
Дрова заготовляли на пару, вывозили на лошадках. В комнате горела семилинейная лампа. В центре села была построена спортплощадка, на нее ребята бегали поиграть в волейбол и чижа, подтянуться.
В Ардашах была общая баня. Воду возили на лошадях, топили 2 раза в неделю - один день был мужской, другой женский. Одежду стирали дома. А полоскали в пруду. Одежонка была так себе... тряпицы - улыбается Адольф.
После 4 класса пошел учиться а слесаря в РММ, нужно было к 8 угра на работу вставать. Час дали на обед, здесь же работали и политзаключенные. Для них возили обеды прямо на рабочее место, им они мальчишек подкармливали супом - баландой из капусты, а на второе у них была картофельная котлета.
«Все-таки власть заботилась о детях - ни одна школа не была закрыта в войну, а в училище бесплатно кормили 3 раза и выдавали одежду». Ребята заготавливали крапиву для училища, в столовой ее заваривали в большом бачке, и перед входом сидела бабка и была кружка на цепи - пока не выпьешь кружку крапивного отвара, в столовую не пускали. Жили в деревянном общежитии по 8 человек в комнате. Сами ребята привозили для общежития дрова с товарной станции. А домой ездил он между вагонами или на подножке. А там до дома 35 км пешком. Победу встретил в Мерзляках во время пути домой из Кирова. В народе было невероятное напряжение: вот-вот окончится война. Приходит он к Мерзлякам, а там гармошка играет, веселье с плачем вперемешку, их начали обнимать, тискать: «Миленькие вы! Кончилась война!»
Когда началась война, мне было 4 года. Отца моего забрали на войну на второй день, был он кузнецом, до войны работал председателем сельского совета. Грамотный был мужик. Помню, как его забирали на фронт. Мне исполнилось 5 лет, сижу на телеге, реву в голос. Мама взяла нас, детей, с собой, проводили мы отца до Шелыг, там она нас высадила, а сама повезла отца в Вожгалы на призывной пункт.
Военное тяжелое время забыть невозможно. В начале войны все было одежда. А после года военных действий началось тяжелое время, стало голодно. А в колхозе осталось у нас два старичка, женщины и дети. Вся работа лежала на плечах женщин. Помню, мама уходила на работу еще темным-темно, приходила поздно ночью. Во время войны из Вожгал пригоняли к нам в деревню пленных немцев. Один из них участковый, боялись немцы убежать, могли убить. Пленные копали картошку, крыли крыши ферм, колхозных сараев. Мы, ребятня бегали на них смотреть.
Старший брат - Александр Яковлевич и сестра Люба работали уже как взрослые.
Мы, младшие. Занимались промыслом, собирали грибы. Ягоды летом. И вся домашняя работа лежала на нас. Работать я начал рано, в 7 лет. Мать запряжет кобылу, отправят тебя возить навоз, сено, солому, боронить. Работал до глухой осени, пока позволяла погода, пока не станет холодно. Ведь не было ни одежды, ни обуви.
Помню один случай, когда у соседей было много кроликов, они сделали подкоп под дом, соседка пролезть не может, тесно. Она и позвала меня достать из норы кроликов. Вытащил я их из норы. Она и говорит: «Пойдем, я тебе кусок хлеба отрежу», Радости было много, думаю - сейчас ломоть хлеба отрежет, я понесу домой и со всеми поделюсь. Хлеба ведь давно не видели. А она отрезала небольшой кусок хлеба, как его разделить, не знаю. Съел один и потом горько плакал, что ни с кем не поделился.
В 1944 году пошел в деревню Шелыги. Не было ни учебников, ни тетрадей. Один учебник был на всю деревню, а писали на старых газетах, между строчек. Ни обуть, ни надеть нечего. В чем попало ходили в школу, зачастую одежда была от отца или старшего брата, ушедшего на войну, некоторые дети вообще не ходили в школу, надеть было нечего. А какое количество волков развелось, просто жуть. Даже страшно было ходить, всегда ходили гурьбой.
В 1944 году узнали о ранении отца. Был он ранен под Великими Луками. Сутки раненый лежал на морозе. Решили все, что он убит. Только через сутки нашла его санитарная собака. Ранение было в ногу, у него началась гангрена. Отправили его в Нижний Новгород, где было сделано 2 операции по ампутации ноги. Вернулся из госпиталя на костылях. Отец был весь израненный. Снимет рубаху, смотришь, а на теле нет ни одного живого места. Одни шрамы. На лице толке было ранение. Пуля с одной стороны лица вошла, а с другой вышла. Страшные были шрамы на лице, поэтому он носил бороду. Был у отца и орден «Отечественной войны» и три медали, но я не помню, какие.
Вернулся он домой из госпиталя в 1945 году. После Нижнего Новгорода перевели его в Киров, а однажды кто-то из родственников привез нам из госпиталя гостинца. А такой был голод! Что он послал, я ссыпал в шапку, бегу домой, боюсь отпустить. Ведь в шапке самое главное - сахар! Добежал до дома, шапку выпустить боюсь, и решил языком открыть железную щеколду, а на улице мороз, язык и прилип к железу. Отодрал я его, долго же он у меня болел!
Голодно было в деревне, ели что попало. Хоть и держали скотину, но в то время были налоги. Каждый двор (хозяйство) должно было сдать 100 штук яиц, 200 литров молока, 5 кг масла, 10 кг шерсти. Независимо от того, держишь ты скотину или нет.
Приходилось людям, чтобы сдать норму, у кого-то их покупать. Мы, например, не держали овец, кормить было нечем, а держали кроликов. Лето держишь, а на зиму убираешь. Так вместо шерсти мы сдавали шкурки кроликов. А еще был денежный налог. Где было взять деньги, неизвестно! Ведь работали за трудодни. Сильный был народ. Все вытерпели, выжили.
Хоть и война закончилась в 1945 году. Но трудно жилось еще очень долго. Не хватало ни еды. Ни одежды. Да работать приходилось. Труд был в основном ручным. По-прежнему работали старики, женщины, да дети - мужики многие не вернулись с фронта. Летом я работал штурвалыциком на прицепном комбайне «Коммунар», зимой тоже подрабатывал, носил почту. Потом ушел в армию. Закончил курсы трактористов в Бобино, и всю жизнь проработал на земле.
Мы жили в поселке Песковка Омутнинского района. В нашей семье было 8 детей, отец работал на заводе, и мама сидела дома с детьми, вела хозяйство. Было трудно, а тут еще война началась. Я тогда училась в 7 классе. Это известие передали по уличному репродуктору. Многие плакали прямо на улице. Отца не призвали по возрасту. Завод, где он работал, сдали военнопленным, там изготавливали гранаты марки Ф-1. до Победы отец немного не дожил, умер в 1945 году.
В войну все школьники работали как взрослые, на полях, на сенокосе, копали картошку. Когда привезли раненых, мы носили их на носилках в госпиталь со станции. В поселке было 4 школы, все их оборудовали под эвакогоспитали. Мы приходили ухаживать за ранеными, кормили их с ложки. У многих были тяжелые ранения, не было рук, ног, нам было очень жалко их. Работать приходилось много, а есть было нечего. Сидели голодом. За хлебом стояли в очередь с вечера до угра, но его было очень мало. Пока мы шли домой, отщипывали по кусочку, так по 100 граммов и съедали, не могли удержаться. После школы поступила в институт. Там и встретила день Победы. В этот день не было занятий, были ганцы и веселье. Война закончилась, но голод остался. И все-таки жить стало легче - словно камень с души упал. Войны нет!
Родилась 1 февраля 1928 года в деревне Бережане Нелюбинского сельского совета, сейчас это Бурмакинское сельское поселение. Семья была небольшая - папа, мама, сестра, я и братик. Все работали в лесу на заготовке леса и на корчевке пней. Война началась, папа работал на смолокуренном заводе, завод был в лесу, мы так его называли. Гнали смолу для обработки лыжной болванки для фронта.
В 1941 году закончила 5 классов, летом с папой работала в лесу, надо было напилить 10 кубометров дерева, реви - не реви. Пилой пилили обыкновенной, двуручкой. По трое ходили, когда мама не ходила - сестра шла. Питались травяными лепешками, которые макали в муку. Очень хотелось хлеба, да я и сейчас его очень люблю. Пошли по деревням сбирать, пойду - пройду, может; хлебушка дадут. Кто дал картошечку, кто луковицу, а хлеба нисколько не дали, пришла домой и заревела. Шла домой в валенках, так думала, ноги из них выпадут, настолько они были худые, подшивать нельзя было, а все равно учились.
В 1943 году закончила 7 классов неполной средней школы. Пошла учиться в медицинский техникум. Жила на квартире, заедали вши, у хозяйки у детей были, потом перешла к другой хозяйке, у нее чисто было. В техникуме давали буханку черного хлеба. Она былатакая длинная и сырая, давали ее на три дня по 500 граммов, сидели па занятиях вшубах, по вес равно было весело. Мама из деревни приносила молочка, картошечки. Домой из Кирова ходили пешком. Было при техникуме подсобное хозяйство, так мы там пахали. Впрягались веревками по 6 человек в плуг и тянули. Ездили на сплав, на торфоразработки. На торфоразработках в Каринторфе давали по 2 пары лаптей и по 2 пары разных по цвету дырявых чулок. В столовой кормили хлебом из мякины. Надо было выработать за 30 дней норму, мы не выработали, мы сбежали. Нам не давали продуктовые карточки, жили очень плохо. Закончила техникум я в 1946 году. По распределению поехала в Новосибирскую область, в Кулундинскую степь, а сейчас опять вернулась на Вятку.
Война в моей жизни совпала с другим очень важным событием - я пошел в первый класс. Сообщение о войне застало нас на сенокосе. Кто-то сразу заплакал, мужчины стали успокаивать своих жен, мол, армия у нас сильная, быстро разобьем врага. Через неделю началась отправка на фронт. Отца моего Григория Арсеньевича призвали на фронт в августе 1941 года, а в декабре уже пришла похоронка. Было ему тогда 31 год. Не вернулся с войны и мой дядя - Афанасий Иванович и дедушка. Где они погибли, до сей поры не знаем.
Все чаще и чаще приходили похоронки, а войне и конца не было видно.
Война сразу же изменила жизненный уклад. Исчез хлеб, спички, керосин. Стали есть траву, жмых, у кого был свой огород - надежда на картошку и овощи. Хлеб дали по карточкам, очередь занимали с самого утра. А морозы в 41-ом и 42-ом годах стояли сильные, больше 40 градусов. Пока за хлебом стоишь - весь закоченеешь. Да и в школе холод, учились в пальто, чернила замерзали, да и все - писать было не на чем, вместо тетрадей использовали старые газеты и журналы.
В 1944 году все мальчишки бегали на стадион «Оричи» смотреть на немцев. Их привозили ремонтировать нуги и что-то строить. Были они худые и оборванные. Но мы их ненавидели - кидали в них палками и камнями. Мы не могли простить им отобранного у нас детства.
(Записано дочерью Мерзляковой Любовью Васильевной)
Моему деду пришлось просто умереть на войне. Красноармеец Александр Ипполитович Фофанов пропал без вести в январе 1942 года. И мы даже не знаем, где он похоронен. Это «человек без обратного адреса, неизвестный усталый солдат» (из Любовикова). Воинская часть, где он служил, покинула деревню, где остался раненый боец. А через несколько часов фашистские самолеты разбомбили местность, спастись не удалось никому.
А сын А.И. Фофанова - Василий - в войну был ребенком - шести лет. Василий Александрович написал так: «Мне, шестилетнему, он запомнился прощанием перед уходом на фронт. Отец поднял меня на руки до потолка (я был самым младшим из всех детей) и заплакал: Сынок, береги маму!» Василий пишет: «Во время войны пришлось выполнять всю работу дома и в колхозе. Я пас лошадей, заготовлял дрова, не чурался никакого труда. Затем я выучился на тракториста, им и стал работать».
Василий Александрович до юбилея Победы, к сожалению, не дожил. Но каждый год он вспоминал добрым словом своего отца.
«Как-то осенью рыжиков насолили, а зимой соли не стало, так мать травяную лепешку испечет, и кладет рыжик вместо соли. Откусишь лепешку, а там рыжик. В деревне Кокоры к концу войны из 64 домов жилыми оказались 18 - остальные умерли с голоду».
С 8 лет работал наравне со взрослыми. Мать лошадь запряжет, надо навоз возить, боронить, сено косить, грести... а осенью в школу за 3 км, одежда и обувь плохие, все старое было, о размерах не заботились. Писали свекольным соком, а если кто карандаш химический найдет - в воде разведет и пишет. Ели траву. Мать корову держала, за счет нее и выжили. Картошку съедали еще с осени, поэтому выбор был небольшой - трава да картошка. В дождь, когда в поле нельзя было работать, шли в лес за грибами и ягодами. Дрова вместе с матерью заготовляли, потом бревна и сучья везли домой, в лесу ничего не оставляли.... Отец не вернулся с войны, мать долго его ждала. Думала, может, он в плену. Только недавно из «Книги памяти» узнали, что он погиб под Ленинградом на Пулковских высотах. 10 марта ушел из дома, а 4 августа погиб.
Родилась я в деревне Кунгур Мурашинского района. В нашей семье было 8 детей. Жили не богато, но дружно и весело. Казалось, что жизнь с каждым годом становится лучше.
Но война изменила все, с первым же призывом ушел па фронт брат Александр, вернулся он домой в 1943 году раненный и контуженный. Умер он в 1973 году, на его долю выпало 30 лет страшных мучений, страшной боли, потери памяти. Даже если бы эта война принесла только одну эту беду, и го она должна быть проклята.
Тем, кто остался в деревне, было не легко, обрабатывать землю было нечем и не на ком. Впрягались в плуг женщины, а сзади, едва доставая ручки, за плугом шел какой-нибудь мальчик. А так как земля обрабатывалась плохо, наступил страшный голод. Зерно было, но его надо было отправлять на фронт. Колхозник не мог унести домой даже горсточки зерна или снопик колосков. За это сразу судили. Мой отец от голода весь распух и поэтому добровольцем попросился на фронт. Уж лучше смерть от пули, чем от голода - решил он.
Меня мобилизовали на трудовой фронт, это означало - работа на эвакуированном из Ленинграда заводе № 266. здесь была очень строгая дисциплина, если по гудку не успевал встать к станку, получал строгий выговор. Если это повторялось во второй или третий раз - лишали свободы до 5 лег.
Ничего нет страшнее войны. Вам, не видавшим ее, в это трудно поверить.
Будете взрослыми - сделайте все, чтобы войны больше не было.
Жили плохо, было нас шестеро детей, трое младших умерли. Я была старшая, отдавали меня в няньки, работать. Учиться пришлось один класс. Заставляли лён жать, косить. Володя, брат, умер первым, он учился в 3-м классе. Убирали огурцы, он наелся, дизентерия, наверное, была. Лечить было нечем, умер.
Лошадей нам не давали, дрова и всё остальное таскали на себе. Корову мы убрали, когда отец пошел на войну. Ели картошку гнилую, клевер. Держали козлух. Одежда была своя, домотканая. Садили свой лён, сами ткали, пряли. Обуви не было. Лапти носили да портянки. Ходили в поле кисленку собирать. Летом почти одну траву и ели.
Займы еще были. Придут, сидят чуть не до утра, доимали всех, чтоб платили. Платили налог - яйца, молоко, мясо, хотя скотину и не держали.
Родилась я в деревне Тумановщина Суслопарского района. Отца звали Ардашев Степан Игнатьевич, мать Евдокия Григорьевна. Кроме меня был еще брат Леня и сестра Римма. Накануне войны выдвинули отца председателем Гвоздковского сельского совета. Там нас и застала война. Отца сразу забрали на фронт. После того как отец отправился на фронт, мы переехали в деревню Шулаки к бабушке. Мне было 4 года, когда началась война. От голода нас спасла корова. Во время войны была мала, но работать приходилось, собирали, например, колоски в поле. Потом за них давали немного хлеба. Летом заготавливали траву на зиму. В поле росла красная кисленка, мы с бабушкой ее собирали, потом сушили, потом обдирали от стебля, мяли, складывали в мешки. А зимой мамка сходит на мельницу, ее измелет, вот и пекли из нее олепени. Рецепт прост: немного муки, остальное сухая кисленка. Был большой огород, 50 соток. Спашут его и почти весь засевали ячменем. Так же садили и овощи: картошку. Репу, редьку, свеклу, сажали и лук, но немного, его съедали зеленым, пером. Овощей тоже сажали немного, отдавали предпочтение ячменю, чтобы выжить. Ячмень сожнем, мамка везет его на мельницу, намелет муки, ее добавляли в олепени.
Муки не хватало на всю зиму. Делили ее на каждый день. Вот рассказываю, а люди скажут - что плохо жилось? А ведь питались одними овощами, да травушкой. От этого опухали. Хлебного, не говоря уже о мясе, мы не ели. Ждали лета, когда ягоды поспеют. Вкусненького-то хотелось. Я уже говорила, от смерти спасла коровушка. А как она, милая, выжила? Кормили-то чем попало, хлебного-то она не получала. Ела ведь одну ржаную солому. Бабушка ее подоит, сварит похлебку. Мы нахлебаемся и спим. Молока-то вдоволь не ели, его сдавали государству. Мясо тоже. Если уж вырастишь, отдавали государству. Налог был на продукты, нужно было сдать определенное количество мяса, масла, шерсти, яиц. А кто-то не сдавал, кто-то не держал скота. Нужно тогда было деньгами сдать налог. А кто совсем не платил налог, тогда приезжали, описывали ценные вещи, забирали всё. Была одна курица - ее забирали, были ценные вещи - забирали их. Трудное было время! Мы, чтобы погасить продуктовые налоги по мясу, держали по 50 кроликов летом, а осенью их забивали и относили в Вожгалы в контору. Сдавали и мясо и шкурки.
Плохо было и с одеждой. Покупать было не на что. Донашивали, что было до войны. Обуви не было совсем. Мой брат Лёня нашел рваные солдатские ботинки, подбил их доской, вот это и была моя обувь. На голову мамка разрезала полотенце, покрасила в синий цвет - это был мой платок. Лаши сами не плели, а мама накопит яичек или скопит сколько-то деньжат - сходит в Вожгалы и купит лаптей. Радости было много, что у нас обувка появилась. Но их надолго не хватало, очень уж они рвались.
А помню, был случай. Мы караулили коров с соседской девчонкой, коровы ушли в лог, я убежали их догонять. А она мне кричит: «Валя, Валя, что мы наделали! Твоего теленка утащили волки! Выбежали 5 штук, его схватили и в лес!».
Отбили взрослые теленка, но он уже мертвый был. Во время войны много расплодилось волков. Они появлялись не только ночью, но и днем могли появиться.
Вернулся и отец после плена домой в 1944 году. Устроился в Вожгалы на работу. Мама, брат и сестра поехали к нему, а я осталась с бабушкой в Шулаках. В школу уже пошла после войны. Вместе с братом, сестрой в один класс. Вот такое было мое детство.
В семье моего отца, Игнатия Петровича Потапова. В 1941 году было 4 детей - Лида, Таня, Вера, Галя. Его на фронт не взяли, не видел один глаз, поставили председателем колхоза в Марковцах. Работать было непросто - в деревне одни старики, женщины и дети. Но женщины работали как мужчины, пахали, боронили, сеяли, косили, жали вручную, молотили на конной молотилке. Возили зерно на заготовку. Трудодни зарабатывали, а за них платили граммы. Зато немало было съедено травы. Работали день и ночь, на полях никогда не оставалось неубранного.
Кроме крестьянской работы, колхозам давали немало разных нарядов, например, строили аэродром, вторую линию железной дороги, был еще гужтруд, дорожное строительство.
Не к началу войны исполнилось 16 лет. Работала уже за взрослого. Работали с темна до темна. Бывало, жнешь, вокруг уже ничего не видно. Работы не боялась. Как-то за день вручную засеяла 6 га, а потом еще нарвала 300 снопов льна. Это было в 1943 году. Вернулся израненный с фронта Федор Александрович Чаузов, сменил меня на бригадирстве, так он удивлялся: «Жива ли ты, девка? Сколько за день наработала».
Руками выжинала по 40 соток. Работала и на строительстве аэродрома в Перелазе. Летом месяца 2 стояли по 3014 человек в одном доме. Спали на сарае, харч был свой. Домой не пускали. Воровски на одну ночку убегали, помыться да еды взять. Лошади были колхозные, возили на них землю с места на место - выравнивали площадку. В летнюю пору лошадей от хозяйства отрывали, а аэродром не пригодился - война закончилась. В деревне было 22 дома, не вернулось 17 мужиков.
Сестра Таня тоже работала за взрослую. С 14 лет и жала. И молотила. И снопы вязала. Младшие - пятилетняя Вера и двухлетняя Таня - дома часто один сидели. Мама, Евдокия Алексеевна Потапова, конюшила - днем кормила. Обихаживала лошадей, ночью сторожила, на своем огороде работала по ночам, никаких выходных не было. Только огородом и кормились. Хорошо, если у кого коза или корова были, а ведь многие с голоду пухли и умирали. У Анны Михайловны Бельтюковой было 5 ребят, от 5 лет и меньше, выжили двое - Аркаша и Коля. Было ведь в войну и государственное задание на каждый двор ( налоги), на год: 300 л молока. 40 кг мяса, 400 гр. шерсти 40 штук яиц. Есть - нет живность в доме, а задание выполняй. Да еще и денежный налог был. Одним словом, последнее отдавали государству.
Родился я в Соседкове. В семье Чаузова Алексея Евстигнеевича и Анны Егоровны, кроме меня, в семье были Юра, Юля. Отец умер рано, и я его не помню. Вначале жили мы с мамой. Потом появился перед самой войной отчим. Весной 1941 года мы переехали в деревню Сараулы. Родились 2 сестры. Имен не помню, умерли они во время войны от голода, отчима забрали на фронт. Он с фронта не вернулся, погиб. Остались мы одни с мамой. Когда началась война, мне было 8 лет. Пошел в школу, но проучился всего одну четверть. Надо было помогать маме, кормить сестер и брата. Я ведь был старшим в семье. Да и часто в школу нечего было надеть, жили бедно. Работал я на лошади, весной боронил, летом возил сено солому, навоз. Да много, что делал. Зимой также на лошади молотили зерно в гумнах. Лошадь запрягал сам, иногда помогали конюхи. Уходили на работу рано угром и возвращались поздно вечером. А как радовались, когда приходили домой раньше! Уставал я очень. На трудодни летом, когда поспеет рожь, давали немного зерна, но его и на месяц не хватало. Держали свою усадьбу. Была она большая, соток 50, но не очень хорошая. На угоре была усадьба, где ничего не росло. В верхней части еще родилось зерно, а в низине все вымокало, на усадьбе сеяли ячмень, сажали картошку, свеклу и репу. Овощей сажали не очень много, предпочтение отдавали зерну. Ячменя растягивали на всю зиму, поэтом мешали его с кисленкой, пекли олепени. Формой они походили на хлеб, да только были на 90% из травы. Не было у нас и коровы, появилась когда-то коза, но я думаю, это ближе к концу войны. От травы хотелось постоянно есть, летом собирали ягоды, грибы, этим и питались.
Одежды не было совсем, осталось, что до войны приобрели. Но все уже было дырявое. Зимой ходил в отцовской дырявой фуфайке, на ногах лаггги, купишь их, подошьешь кореньями низ лаптей, они так становились прочнее, и теплее, но не намного, а если кожу найдешь, чтобы подшить, так это уже за хорошую обувку сходило.
Чтобы сдать государству налог, летом держали кроликов. Много пускали, а осенью убирали и сдавали государству. Окончилась война, как я работал в колхозе. Так и остался. В школу не пошел. В семье я уже был за мужика.
Яродилась в семье колхозника в 1940 году. Нас было 8 человек. Хотя лет мне было мало, но я кое-что помню. Правда, почему-то чаще вспоминается плохое.
Родители работали в колхозе. За каждый отработанный день им ставили трудовые палочки, потом в конце года эти палочки подсчитывали и выдавали зерно, картошку и еще кое-какие продукты, иногда даже муку. Но этих продуктов было так мало, что их съедали быстро.
Хлеб пекли сами. Да и хлеб ли это был. В него подмешивали лебеду, головки клевера, крапиву. Очень хорошо помню, как весной, когда картошка кончалась, мама откуда-то принесла большую свеклу, мы еле дождались. Сели вокруг стола и съели по большому куску. Ничего вкуснее я в жизни не едала.
Было трудно не только с продуктами, но и с одеждой, с мылом. Мылись щелоком (это зола в воде), в одежде было много вшей. Иногда придешь домой, платье снимаешь, а мама его не стирает, а сразу в печку кидает, чтобы оно вместе с вшами сгорело. Стирать было бесполезно. Сразу после войны легче не стало. В
школу, когда было тепло, ходили босиком. Валенки были одни на троих. Вот по очереди и ходили. Да и учились всего 3 года. С 12 лет уже работали наравне со взрослыми.
Во время войны я проживала в деревне Башкерь Куменского района. Семья до войны была большая: отец, его сестра, младший брат, дедушка, бабушка, мама и мы - четверо ее детей. Старшему моему брату в то время было 7 лет, одному 5, мне 3 года, младшему брату 3 месяца. Отец, младший его брат и сестра ушли на войну.
Так как я была еще очень мала, почти ничего не помню о военном времени, кроме того, что отпечаталось навсегда в моей памяти.
Мамы долго, долго, очень долго, всю зиму нет дома. Ее отправляли на лесозаготовки, на строительство второго пути железной дороги. Отправляли потому ее, что есть с кем оставить детей. У нас есть дедушка и бабушка. Всю зиму мы не выходили на улицу. Нас боялись * простудить без мамы. А старших в то время слушались.
И еще. Мама пишет письмо отцу на фронт. Мы прикладываем на чистый листок свои ручки. Мама обводит их карандашом. Так она сообщала отцу, как без него подросли дети. В мае 1944 года отец был убит. Вскоре после этого умер дедушка.
Но всю жизнь помню, как пришлось маме одной воспитывать трех сыновей и дочь в голодное послевоенное время. Не сразу после войны наладилась жизнь. Мама всегда работала на ферме (дояркой, свинаркой, конюхом). Так можно было больше заработать трудодней. В основном на фермах работали вдовы. Женщины, чьи мужья вернулись с фронта, туда не шли, там трудно. Летом мама еще вместе со всеми ходила косить, жать. Утром идет на ферму, потом на общую работу, вечером опять на ферму. Я начала доить корову, когда училась в 4 классе ( в 10 - 11 лет). Готовила пищу. Сварю ужин и несу маме поесть. Она вернется домой уже ночью. Зимними вечерами мама шила, подшивала валенки, плела нам лапти, пряла, вязала. Она перешивала одежду отца нам. Перешивала одежду отцов и другим детям в деревне. Запомнились зимние вечера. Лампа посередине стола. Вокруг стола девушки и молодые женщины. Мама подшивает валенки, а собравшихся учит вязать платки из шерстяной пряжи.
Кто пережил войну, тот знает, чем питались в то время и еще долго после войны. Когда вернулись с фронта мужчины, их семьи не стали голодать. Пекли «белый» хлеб. То есть не из травы, крапивы, лебеды и гнилой картошки, а из муки.
Детей в деревне было много. В школу ходили за 3 км, ходили все вместе. Только выйдем за деревню в лес, дети, у которых есть отцы, достают из сумок куски белого хлеба, что им дали дома. Разламывают их на малюсенькие кусочки и раздают нам - безотцовщине. А мы держим во рту эти кусочки как можно дольше, не жуем, а сосем, как леденцы.
Очень трудно жилось тем семьям, где не вернулись с фронта отцы. Всего не опишешь. Надо иметь в виду, что нашим матерям не только приходилось одним растить детей, еще платить налоги. За год надо было сдать государству определенное количество молока, мяса, шерсти, яиц. Если вовремя налог не уплатят, могли забрать (описать) что-то в доме. Например - швейную машину. Или увести корову. А без коровы детям верная смерть. Выжили только потому, что было молоко.
Отца в моем сознании не было. Как не было у меня сестры, так не было для меня и отца. Даже когда я подросла, ничего не спрашивала у мамы про отца. Мама была малограмотной, радио в деревне не было. Не было газет тоже. Что она нам могла сказать? «Ушел на войну, погиб». И все. Только в 80 - е годы мы узнали, где погиб наш отец, где похоронен. Об этом сообщили нам школьники села Глиное из Молдавии. В 1987 году я взяла туристическую путевку в Молдавию и поехала на могилу отца. В парке села Глиное - обелиск. На нем высечено 600 фамилий погибших в селе и захороненных в братской могиле солдат. Среди них фамилия нашего отца. С тех пор для меня отец есть. Есть в моем сознании село Глиное, братская могила, где покоится его прах. Побывали на могиле отца мой младший брат и первый внук отца - Леонид. Он назвал своего сына
Павлом, в честь погибшего на войне деда.
Приближается 65 годовщина Победы. Как правило, в эти дни на слуху слова: «Участники войны, инвалиды войны, труженики тыла, вдовы погибших». Нет в русском языке слов: «дети погибших». Нс слышала я этих слов ни с экрана телевизора, не прочитала в газете. Но такие люди есть, их не тысячи - миллионы. Даже можно подсчитать. В военкоматах есть все сведения о наших отцах. В одной только небольшой нашей деревне было 25 детей - безотцовщины, детей погибших на войне. Им всю жизнь не хватало отцов. У каждого человека должны быть и мать и отец.
Нетрудно представить чувства этих людей, когда показывают в День Победы кадр, как возвращаются с войны бойцы, как их встречают. Нам некого было встречать.
Во время войны совсем пацаном был. Однажды шел по мосту через речку, вдруг вижу, через поле люди едут в немецкой форме. Я испугался, и спрятался под мост. Они меня заметили, подъехали и говорят по-украински: «Вылазь, хлопец! Чего ты там сидишь? Знаешь, где партизаны?». Командир (оказалось, что это сам Ковпак), посадил меня впереди себя на лошадь, и мы поехали. Две недели я был в партизанском отряде...
Видел, как отца немцы дубиной лупили, как евреев вели на расстрел. Детишки руки тянут, просят хлеба, а кругом немцы с овчарками и автоматами. После расстрела на могиле земля ходуном ходила, потому что зарывали еще живых. Видел я эту войну, поэтому и День Победы чувствую особенно.
Шиляева Нина Александровна, 1930 г.р., (ст. Просница)
Когда началась война, я закончила третий класс Просницкой средней школы. Моя семья жила в деревне Пронькинцы Долгановского, ныне Просницкого сельского совета. Семья состояла из 6 человек: отец, мать, бабушка, брат, сестра и я.
Помню, что был жаркий июньский день, когда из Просницы приехал нарочный и сообщил о начале войны. Помню слезы. Плач взрослых. Вскоре моего отца взяли на фронт из нашей деревни, которая насчитывала 22 дома, в начале войны ушли 24 человека, вернулись - 11 человек.
В нашей семье кормильцем осталась только мама. Но меня и бабушку тоже заставляли работать на прополке, на сенокосе, на уборке картофеля. Скоро бабушка научила меня жать рожь серпом. Помню, как несколько раз порезалась серпом, как сильно уставала спина. Около нашей деревни по железной дороге на запад без конца шли эшелоны с солдатами, а также с танками и еще какими-то тяжелыми орудиями.
Жить было трудно, очень большие были налоги, денег не было. У нас в семье была корова и куры, и мы с братом часто ходили к поездам в Просницу продавать молоко и яички или меняли их на хлеб, соль, спички, мыло. Сами мы питались скудно, хлеб пекли с картошкой, клевером, лебедой, иногда добавляли подсолнечный жмых. Но молоко, хотя и снятое ели досыта, пока крова доила.
Председателем нашего колхоза был Шиляев Михаил Герасимович. Он был очень требователен, дисциплина в колхозе была отличная. Летом все подростки работали, я за летние каникулы зарабатывала по 100 и более трудодней. Плата за трудодни выдавалась в конце года, деньгами очень мало, в основном хлебом и кормами для скота.
Дети из-за плохих условий учились мало, в основном 4 класса. Из всей деревни после войны окончили десять классов только я и Обухов Леня. Мальчики, бросив школу, работали в колхозе на лошадях - пахали, боронили, возили дрова, сено, выполняли другие работы.
Все люди в войну очень верили Сталину, с большим нетерпением ждали открытия второго фронта. Еще запомнилось, что было много нищих, каждый день приходили из других мест, особенное эвакуированные. В нашем меленьком доме одно время жили 9 человек эвакуированных ленинградцев.
В 1942 году 9 января отца взяли в армию, а 9 февраля 1942 года он погиб, нас осталось четверо - 2 сестры и 2 брата. Когда провожали отца на фронт, он меня посадил на колени и сказал: «Оставайся, будешь хозяином». Я начал работать с лета 1942 года, когда закончил 4 класса. Брат уже ушел на фронт, получил последнее письмо от него в декабре, брат погиб. Вся работа стала моей. Я пахал, сеял, боронил, возил сено, выполнял всю работу на быках и лошадях. Днем всю работу переделаешь, а ночью мы, 12-летние, возили зерно на заготовки. В 1943 году привезли ленинградский архив в Ардаши. А мы потом этот архив перевозили в Селезеневскую церковь. Всю зиму таскали тяжелые ящики. В 1944 году, когда закончилась блокада Ленинграда, весь архив снова на лошади отвозили на станцию Ардаши. Всю зиму этим занимались. Хлеба мы не видели с 1942 года до конца войны.
В конце 1945 года попробовали мы, что такое хлеб. Питались во время войны молотым клевером, лепешки делали из клевера, щавеля. Лепешки разваливались, были горькие, на всю жизнь запомнил их вкус. Если бы не корова, не выжили бы. Корова спасла. Не приведи Господи пережить такое никому....
-Что вы помните из военного детства?
- Я была мала, но хорошо помню, как мама варила суп из лебеды, а весной собирала какую-то горько-кислую траву, мы ее с братом ели. Мы почти целыми днями были дома одни, потому что все взрослые работали допоздна, не зная ни сна, ни отдыха. Хорошо запомнила тот страшный день, когда пришла похоронка на моего папу. Он был убит под Сталинградом. Мама плакала, когда узнала, что война закончилась.
- ваше самое яркое воспоминание о военной поре?
- я помню, что все время хотелось есть. Это тогда я не знала, что мама делала котлеты из прошлогодней гнилой картошки, варила похлебку из капустных листьев, делала болтушку из муки. А самое яркое воспоминание... Это когда однажды открылась дверь, и зашел дядя с костылем, на одной ноге, в пилотке. Зашел, запнулся и упал. Мама заплакала, бабушка, а я громче всех. Это мой дядя вернулся с войны.
- Что вспоминать. Голодное было детство. Я помню, что со мной в школе за одной партой сидела девочка, у нее папа был тракторист, она каждый день на обед приносила краюшку черного хлеба. Она иногда отламывала мне кусочек. Какая это была радость!
Чтобы помнили войну….
Школьные сочинения детей Кирово-Чепецкого района
В маленькой, затерянной среди лесов и полей деревеньке Мослы Даровского района Кировской области девятого ноября 1915 года в семье Кокориных произошло радостное событие - родился сын. Назвали младенца чисто русским именем Иван.
Раннее детство Вани проходило в годы гражданской войны. Трудно жилось в это тяжелое для страны время. Голод, болезни, лишения - все вынесла и крестьянская семья Кокориных. Выжил и Ваня, как и выстоял в годы великой Отечественной войны Иван Федорович...
Мне посчастливилось встретиться с этим удивительным человеком, живущим со мной по соседству.
Ему 95 лет, но, не смотря на свой возраст, Иван Федорович всегда выглядит бодрым и подтянутым. Седые виски и глубокие морщины, тепло, исходящее от его добрых глаз, - все это говорит о том, что повидал и пережил на своем веку этот человек.... Это и раннее детство в годы гражданской войны, и суровые испытания в годы Великой Отечественной войны, и тяжелые ранения.... Но, к счастью, судьба его хранила. Все эти испытания, выпавшие на его долю, не сломили человека-бойца, а только закалили. Оглядываясь назад, он с гордостью может сказать о себе, что прожил свою жизнь не зря. Мне представилась возможность заглянуть в прошлое ветерана Великой Отечественной войны и ветерана педагогического труда. Мы часто встречаемся с Иваном Федоровичем, рассматриваем фотографии в семейных альбомах, читаем огромную рукописную книгу, написанную им о своих многоуважаемых пращурах. В моменты этих встреч Иван Федорович погружается в воспоминания...
«Родился я в деревне Мослы, Куменского района, - начинает свой рассказ Иван Федорович. - В деревне пашей жили дружно, сепокосили всегда все вместе, правилось работать в летнюю страду. По утренней росе все, от мала до велика, отправлялись на луга с песнями под заливистые звуки гармошки, прихватив с собой вилы, грабли, косы. Вместе со взрослыми работали и ребятишки. Перед закатом солнца, утомленные летним зноем и работой, мы бежали на речку, и усталость как рукой снимет. А какая там природа! Помню, выйдешь с утра с двумя бидонами, а когда к вечеру вернешься, то бидоны полны были черемухой...
Жаль, что сейчас этой деревни не существует, я бросил бы все и уехал отсюда».
Тут он прерывает рассказ и раскрывает передо мной рукопись. На первой странице изображено могучее ветвистое древо жизни семьи Кокориных. Сам Иван Федорович ценит достояние своего рода, знает своих предков по именам. Его семейное древо представлено многими поколениями, а точные временные данные начинаются с 1895 года. Несмотря на свой возраст, Иван Федорович с удивительной точностью воспроизводит жизненные и биографические факты родственников и земляков. Книга проиллюстрирована фотографиями разных времен, большая часть которых выполнена ее автором. Внимательно рассмотрев эту рукопись, приходишь к выводу, что это непросто книга, а «энциклопедия семейной жизни». Иван Федорович мечтает опубликовать свою родословную. (Где бы взять спонсоров?) Всегда интересно слушать его рассказы о прошлом, о его детстве, о том, как люди жили в начале XX века. Сейчас, в веке XXI, все меньше остается людей, которые знают о прошлой жизни не понаслышке, а пережили лично все события, которые так изменили нашу страну.
Вдруг мой взгляд остановился на фотографиях в рамках, которые стояли на самом видном месте. Мое внимание привлекла самая большая фотография. На ней еще молодой Иван Федорович с пышной шевелюрой и живым огоньком в глазах стоял в окружении ребят. «Это на один день к нам в село Раменское приезжал фотограф. Я тогда был учителем в школе. Из-за нехватки учителей преподавал сразу несколько предметов: физику, химию, физкультуру, рисование. А ребята вокруг - это мой класс», - объяснил Иван Федорович. Рядом стояла другая фотография в рамочке, с едва заметной надписью, которую трудно было разобрать. На фотографии два солдата - один сидел на стуле, второй стоял справа, положив руку на плечо первому. И тут Иван Федорович поведал мне историю о своем друге Сергее, с которым он повстречался на военной службе в 1939 году. Именно в этот год он был призван на действительную военную службу. Но жизнь раскидала друзей по разным местам, и вскоре Иван Федорович узнал, что его друг в первые дни войны попал в плен. С тех пор о нем ничего неизвестно, только осталась эта едва заметная надпись на фотографии. На следующем снимке молодой, бравый офицер в военной форме, на груди которого было несколько наград. «Здесь я после госпиталя, в который попал в сорок втором из-за ранения. Меня сначала туда привезли в беспамятстве, но отлежался и снова встал на ноги. А потом узнал, что меня еще наградили за тот бой, в котором и ранило серьезно ногу.... Это ранение привело к инвалидности. Да, суровые были времена, многих война не пощадила, всякого пришлось потерпеть. Но я вспоминаю, как были счастливы Победе весной сорок пятого.... И мне довелось остаться в живых, вырастить детей, понянчить внуков и правнуков. Не теряю надежды встретить и 65-ю годовщину Победы», с теплотой и уверенностью в голосе сказал, улыбнувшись, Иван Федорович.
Вот так сложилась судьба этого замечательного человека: он занимался самой мирной профессией на земле - учил ребят в школе, но когда это стало необходимым, с первого дня Великой Отечественной войны пошел защищать Родину с оружием в руках. Поэтому на груди Ивана Федоровича, рядом с многочисленными боевыми орденами и медалями, много наград за доблестный труд. Учитель и воин, рачительный хозяин и глава семейства, добрый отец и дедушка - все совместилось в этом человеке.
Есть выражение: без прошлого нет будущего. А наше прошлое - это наши предки, их жизнь и то, чего они добились. Сердце каждого переполняется гордостью, когда он узнает, что его деды и прадеды побывали в дальних уголках нашей большой страны или за ее пределами, заслужили доблестью и мужеством награды, защищая свою страну. Именно таким человеком является Иван Федорович, ветеран Великой Отечественной войны, ветеран педагогического труда, долгожитель нашего села, мастер на все руки и просто хороший человек Его родные могут гордиться им.
Всем знакомы и близки такие слова как род, родители, родной, родословная... Эти слова, как родники души призывают связывают нас невидимыми нитями с близкими людьми, относиться с уважением к достойной памяти предков.
Я хочу рассказать о своем прадедушке, Плотникове Павле Степановиче. Родился он в далеком 1916 году. По окончании школы учился в Сырьянах Слободского района Кировской области на ветеринарного врача, потому что очень любил животных и не представлял своего будущего без общения с
ними. Но началась Великая Отечественная война и заставила пройти через суровые испытания.
Павел Степанович в 1941 году был призван в армию для прохождения военной службы на Украине, в кавалерийские войска. Почему в кавалерию? Общение с лошадьми доставляло ему огромное наслаждение, да и неплохо он к этому времени изучил ветеринарное дело и мог животным в любую минуту оказать помощь.
На Украине тогда полегло много наших защитников. Солдаты, не щадя себя, отстаивали от фашизма украинские земли. Но силы были не равны, и мой прадедушка вынужден был вместе с Красной Армией отступить на восток. В 1942 году Павла Степановича отправили в командировку в Монголию за лошадьми для кавалерии. Ему доверили серьезное поручение. Он должен был доставить на Украинский фронт лошадей здоровыми, способными выполнять боевые задания. И с этим поручением он успешно справился. Весной сорок третьего года в кавалерийский полк, где служил Павел Степанович, приезжал Никита Сергеевич Хрущев. Прадедушке представилась возможность с ним поздороваться за руку и пообщаться.
Осенью 1944 года при атаке на немецкую позицию взорвалась мина. Прадед получил осколком мины ранение в спину и ногу, а лошадь под ним погибла. С поля боя увезли его в госпиталь. Потом прадед долгое время вспоминал своего вороного любимца, который пожертвовал собой и спас ему жизнь.
После выздоровления из медсанчасти Павел Степанович был направлен в Германию в Берлин, где он служил в оккупационных войсках по наведению порядка на освобождённой территории. Служил он там до 1950 года. Завершил службу в звании капитана.
За мужество, проявленное в боях за защиту Родины во время Великой Отечественной войны, Плотников Павел Степанович был награжден орденом Красной Звезды, медалью «За взятие Берлина», медалью «За освобождение Германии».
После службы в начале пятидесятых прадедушка вернулся в родные края. В мирное время сначала он работал ветеринарным врачом в Нагорском районе Кировской области. А потом там же был назначен председателем колхоза «Красный колос» и проработал в этой должности более десяти лет. Его самоотверженный труд, жизнь, наполненная заботой о людях, становится мерой его счастья. В 1972 году Павел Степанович избран председателем сельского совета. Бывший фронтовик, Павел Степанович, всегда был честен, организован, никогда не кривил душой. Находясь на заслуженном отдыхе, он продолжав вести активную общественную работу.
Что еще отличало моего прадедушку? Это удивительное жизнелюбие, умение радоваться всей душой мирной жизни. По уграм летом он ежедневно ходил на рыбалку и наслаждался тихой речкой, утренней росой, тишиной... Он очень любил читать, играть в шахматы, с огромным удовольствием занимался домашним хозяйством. Всегда с уважением и любовью относился к своим детям и внукам.
Мой прадедушка прошёл нелёгкий путь, пережил самые трудные периоды в истории страны - войну, голод, разруху. Он заслужил самого доброго отношения и самой .благодарной памяти. Он «был верным голосу совести и справедливости»... В этом его подлинный героизм. Я горжусь, что у меня такой замечательный прадедушка.
В годы Великой Отечественной войны погиб каждый четвертый житель нашей страны. Каждая семья недосчитала своих родных и близких. Каждый четвертый стал вечной памятью живых. Многие деревни были сожжены вместе с жителями. Эту войну до сих пор помнят люди.
Многих своих фронтовиков не встретило мое родное село Филиппово. Память о них увековечена в мемориальном комплексе- памятнике погибшим, который установлен в селе в 1995 году на самом высоком месте. К памятнику ведут ступени, символизирующие последний путь этих героев - путь к бессмертию. В центре мемориального комплекса - величественная и скорбная фигура воина - солдата. Этому солдату не суждено было дойти до Победы. Война остановила его и поставила на пьедестале здесь, в Филиппово, в небольшом вятском селе. Но отсюда, с этой последней и вечной его высоты, ему виден весь мир. И он слышит разрывы мин, снарядов, которые то и дело гремят сейчас в разных уголках земного шара. Он слышит войну: она еще ползет по земле, то затухая, то разгораясь, и руки его не выпускают автомат. В его глазах, кажется, застыл безмолвный крик, призыв к нашей памяти, к сердцу и разуму каждого человека: «Остановитесь! Будьте умнее, люди! Похороните войну. Навсегда!» Он взывает к нашей памяти, а память - это мы, живые.
Что знаем мы о тех, чью тишину охраняет этот солдат, чьи жизни стали именами на мраморных плитах, расположенных по обеим сторонам от воина - солдата?
- Анисимов Александр Александрович, уроженец д. Крыловцы Филипповского сельсовета. Пропал без вести в 1942 году.
- Банников Василий Алексеевич, 1921 года рождения, уроженец д. Курбашинцы Филипповского сельсовета, красноармеец, радист. Погиб в бою 27 апреля 1944 года
- Караваев Василий Васильевич, уроженец д. Огрызки Филипповского сельсовета. Погиб в бою 2 января 1943 год...
Я раньше сам никогда не задумывался о том, а что же такое война? По рассказам моей бабушки Караваевой Татьяны Васильевны, которая была еще совсем юная, но пережившая все горести и беды той страшной войны, я узнал, что на мраморных плитах высечена фамилия её брата Караваева Василия, который погиб 2 января 1943 года в Ростовской области. Моей бабушки уже нет в живых, но вновь и вновь, приходя к памятнику весенним, майским днём, я ищу глазами знакомую фамилию и понимаю, что это было страшное время. Беззащитные люди жили в землянках, прятались в лесах без еды и без воды. Женщины не отпускали своих мужей, потому что знали, что их уже все равно не дождутся, но спасать родину приходилось идти всем. Солдаты готовы были умереть, но освободить свою землю от фашистских захватчиков. Со словами на устах: “Умру, но не сдамся” наши солдаты продолжали сражаться.
9 мая 1945 года фашисты потерпели поражение. Старые солдатские письма- треугольники, плиты братских могил у Вечного огня — все это наша память о подвиге советского народа в Великой Отечественной войне.
Каждый из них, не задумываясь, пожертвовал своей жизнью ради своей Родины, ради нашего счастливого детства. И мы никогда не забудем их имена, их подвиг. И когда я смотрю на пламя Вечного огня, символизирующего бессмертие этих воинов - защитников, в моей душе звучит печальная музыка, музыка памяти.
Каждый год 9 мая мы всей школой ходим на митинг, посвященный Великой Победе, возлагаем к памятнику гирлянды, цветы, минутой молчания чтим память всех погибших в той страшной войне.
В 1928 году большинство государств мира, в том числе и СССР, подписали пакт об отказе от войны как средства политики. Но в 1941 году фашистская Германия нарушила этот договор, напав на СССР.
Я прочитала в Энциклопедии Земли Вятской, что война круто изменила жизнь страны. 22 июня из всех городов и деревень началась первая
мобилизация на фронт. Призывались военнообязанные 1905-1918 годов рождения. Кроме военнообязанных на призывные пункты приходили добровольцы.
Враг стремительно наступал...
Кировская область была тыловой. Ее главными задачами являлось наращивание производства военной продукции и создание продовольственных и сырьевых запасов для армии и страны.
Война коснулась и моей семьи...
Моя прабабушка, Онтина Евгения Прокопьевна, родилась 9 сентября 1924 года. В год начала войны ей было 17 лет. О том, как началась война, откуда и как она узнала об этом, к сожалению, бабушка не помнит:
«Не знаю...как война началась... забыла даже. Где я была?...Не помню. Уже всё забыла. Помню точно, что училась на овощевода в Зуевке, нас отпустили на практику. Как раз в это время началась война...я должна была в сентябре обратно вернуться учиться, но не отпустили меня уже... так и не доучилась...»
Война.... Какое это страшное слово. Война.... Как много жизней она забрала... Война лишила людей всего, что они имели: мечты и цели, всего того, к чему стремились, - всё оборвала страшная война.
С началом войны жизнь людей переменилась. Всё что создавалось, отправлялось на фронт. Мужчин, ушедших на фронт, стали заменять женщины и девушки. Моя бабушка рассказала мне о том, что они делали во время Великой Отечественной войны:
«Железную дорогу строили. Один всего путь через Зуевку проходил, поезда задерживались, вот мы и стали второй путь делать: выгружали песок, разравнивали, рельсы разгружали, клали их. Строили аэродром: поле большое разравнивали, дорогу клали, чтобы можно было подъезжать. Землянки делали, окопы рыли - на тот случай, если наши отступать начнут, или враг нагрянет к нам. Летом шахты рыли - уголь доставали: раньше паровозы были, на угле топились. Нас в лес посылали, в лесу работали. На лошадях лес вывозили к реке и вниз сплавляли. Когда в лесу работали, нужно было в день по 4 м3леса срубить, на одного человека. Надо его свалить, а пилили руками; надо очистить его от сучьев; надо распилить? Какие деревья на дрова, а какие - на строевой. А пока не выполнишь норму - из леса не отпустят! Уже темно, а мы еще работаем. Кроме всего, еще торф копали. У нас гам, в Зуевке, торфяное болото было. За 15 км от дома ходили».
Так же бабушка рассказывала истории о том, как жили, что ели:
«Ходили в лаптях, другой обуви не имели. Зимой вареги на руки надевали, до дыр доносим, домой потом весточку посылаем: “Мам, пошли с кем-нибудь заплатки - рукавицы уже не годятся”. Пришьем заплаты на дыры и дальше носим».
«Еду свою носили на работу. А когда надолго уходили, нам привозили из дома. Родители хлеба напекут. А так ничем не кормили. Когда, бывало, кашу сварят, так мы в очереди стояли по половине часа». Бабушка рассказала о том, как их посылали работать:
«Как-то решили меня отправить уголь разваливать: в поезд нагружать, а потом и разгружать. Ох, как мне не хотелось гуда идти. У меня знакомая работала, спросила: ’’Поедешь ли?” Я ей говорю: “Не поеду я. Там ночуют в бараках, а одна девочка ездила туда, работала, я ее видела, вся-вся она черная от угля, даже глаз не видно”. Повезло, что знакомая была».
О том, как тяжело было работать, повествует следующая история: «Мы уголь выгружали из вагонов, а нам до того надоело, что мы, 4 девочки, собрались и побежали в военкомат: (смеется)
- Возьмите нас в армию на фронт!
Нас отговаривали-отговаривали, а потом говорят:
А нам больше 20 километров до дома от военкомата, а ведь нужно домой сходить, взять что-то, попрощаться. Ну, мы подумали-подумали: завтра отправка, а мы и дома не побывали - нельзя ведь так, да и страшно стало.
- А как, даже домой не сходим? Не поедем! И убежали бегом из военкомата снова на работу. Война вступила в завершающую стадию.
Доблестная Красная Армия гнала фашистскую нечисть с родной земли. Немногим улучшилось положение людей в тылу:
«В конце войны уже получше кормили. Чай давали, печенье. Даже вино давали иногда, но мы его парням отдавали, которые вернулись с ранениями, а парни нам печенье отдавали».
9 мая 1945 года закончилась война. Заглохли рев машин и взрыв снарядов. Бабушка вспоминает этот день:
«Когда война кончилась, я работала на фабрике. За приборами следила. Работала по сменам.
Начальник пришел, что-то всех собирал, ходил. А потом женщина сменять пришла, я её спросила: - А что он всех собирает?
- А он тебе разве не сказал? Война кончилась! А это он людей для митинга собирает.
А митинг недалеко от железной дороги проводили. Ехали солдаты в поезде грузовом. Ехали, руками махали...»
В нашей семье бережно хранятся медали «За доблестный труд в годы Великой Отечественной войны», которыми наша бабушка, Онтина Евгения Прокопьевна, награждена в честь 60-летия и 65-летия Победы.
Эти дорогие реликвии бабушка показала нам, внукам, и вспоминала о «юности, опаленной войной».
1.05.2009 г
Пишет тебе твоя любимая и младшая внучка Аня. Дедуля, приближается главный праздник в нашей стране и в твоей жизни - День Победы. Многие ветераны пройдут по Красной площади в Москве во время парада Победы, а в твоём городе Кирове - по главной Театральной площади. Дедушка, я очень сожалею, что болезнь не позволяет тебе встать с постели, и ты увидишь это торжество только по телевизору. Но ты не печалься, я верю, что ты справишься с этой болезнью, ведь ты сильный. Мой папа (твой сын) всё время рассказывает о тебе, о твоей нелегкой жизни в военные и послевоенные годы. Он приводит тебя в пример и говорит, что твоей воле и оптимизму в жизни можно только завидовать и подражать тебе.
Любимый мой дедушка, я от всей души поздравляю тебя, воина-победителя, с Днем Победы. В нашей школе будет проходить мероприятие, посвященное этому празднику. Мы, всей семьей, сочинили о тебе стихотворение, которое я прочитаю своим друзьям. Пусть все знают, что у меня есть не просто дедушка, а - Героический дед.
Я понимаю, что значит Победа
Для ветеранов, познавших все беды
Страшной войны, уцелевших надеждой,
Что День Победы придет неизбежно.
Я про войну много в книгах читала,
Фильмы смотрела, душа замирала,
Как они насмерть стояли в бою,
Спасая Родину, дом и семью.
В нашей семье тоже есть свой герой –
Это мой дед, Алексей дорогой.
Юным совсем встретил эту войну –
Было всего шестнадцать ему.
Родом смоленский, в деревне он жил,
Немец проклятый их избы спалил;
Дети и старцы отправились в лес,
Жили в землянках, питались, чем есть.
Так и скрывались, вредили врагу
Дружно, два года, в жару и пургу.
А в сорок третьем наши пришли
И немцев прогнали с смоленской земли.
Дед в восемнадцать защитником стал
И в полк стрелковый, в разведку, попал.
Много таскал на себе языков,
Мелких и крупных, разных чинно.
И вот однажды под пулю попал,
Раненый в грудь немца он не бросал:
Чин был высокий - дед это знал.
В планшетке важный лежал материал.
Его изучив, без особых потерь
Полк немца гнал с прибалтийских земель,
А деда, с раненьем, в Кенигсберг увезли,
Полгода лечили, но всё же спасли.
Подвиг оценен правительством был.
Орден славы мой дед получил
За смелость, отвагу, за личный пример,
За то, что в трудный момент не робел.
После раненья не фронт не брали,
В комендатуре его оставляли,
А в сорок пятом вернулся домой
К старым родителям в Смоленск родной.
Там он узнал, что погибли два брата,
Третий вернулся с одной рукой.
Дед мой лишения стойко все снёс,
Чтоб мне, его внучке, мирно жилось.
Милый, дорогой мой дедушка, я дарю это стихотворение тебе. Пусть оно напомнит тебе о твоем героическом пути, который ты прошел в годы войны. Когда я к тебе приеду в гости, я тебе обязательно прочитаю этот стих. А пока, пусть прочтет бабушка.
Сейчас, дедуля, напишу немного о своей жизни. Я заканчиваю восьмой класс, учусь без троек. В свободное время занимаюсь спортом, участвую в соревнованиях, защищаю честь школы в районе. А еще я так люблю петь! Родители на день рожденья подарили мне караоке, так что я пою в любое свободное время. Дедушка, я знаю, что ты до болезни вел здоровый образ жизни, гак что я, твоя внучка Аня, тоже веду спортивноактивную жизнь. Думаю, что мне это в жизни пригодится.
Дорогой мой дедушка, я еще раз поздравляю тебя с приближающимся праздником и хочу тебе сказать: ты стойко перенёс все лишения в жизни, чтобы мы, твои внуки, жили в мире, достатке, любви и не видели войны.
Огромное тебе спасибо. До свидания. Целую крепко. Жди в гости, скоро приеду. Твоя внучка Аня.
Давно прогремели взрывы, и мы просыпаемся под мирным голубым небом. Но чувство невыполненного долга перед теми, кто воевал за наше счастье, осталось. Помнить и не забыть про тех, кто не пришёл с войны и тех, кто продолжил свой трудовой подвиг в мирное время...
Более двадцати семи миллионов погибших - печальный итог второй Мировой войны. С этой ужасающей цифрой не хочет мириться сердце, не успокаивается душа. Сколько искалеченных судеб, сколько разрушенных семей? ...
Но одно имя особенно дорого моему сердцу. Это имя - Катаев Борис Дмитриевич. Он был учителем физкультуры в нашей школе и ветераном
Великой Отечественной войны. Борис Дмитриевич был награждён орденом Жукова и медалью «За Отвагу».
Если бы Борис Дмитриевич сейчас был жив, то 2010 год для него был бы значимым. Так как 2010 год является юбилеем победы над фашизмом и объявлен годом учителя.
Я решила написать письмо из настоящего в прошлое!
Здравствуйте, как сказали бы раньше, или, привет, как сказали бы в наше время, молодые
люди, Борис Дмитриевич!
К сожалению, не только приветствие при знакомстве или встрече изменилось со времён окончания войны; с «пожелания здоровья» люди перешли на сухое, но более короткое «привет». Многое, Борис Дмитриевич, изменилось за шестьдесят пять лет. Нет, нет ещё роботов на улицах, нет ежедневных полётов на Луну, да и живём мы ещё на нашей матушке - Земле, а не где-нибудь на Марсе. Но полетели мы в космос через 16 лет после Победы, выросли небоскрёбы на местах разрушенных войной домов. Люди лучше стали жить за эти годы. Никто уже не умирает от простуд, сделала шаг вперёд медицина, да и цивилизация в целом.
Но, облагородив себя снаружи, став более развитыми в интеллекте, мы потеряли то, что вы и ваши современники и однополчане, люди ,с которыми Вы жили бок о бок, с которыми воевали, имели в избытке... чувство Родины.
Мало уже у наших людей осталось чувства гордости за свою страну, нет и любви к ней. Не хотят они прилагать усилия, чтобы сделать её лучше. Да и защищать её хотят единицы.
Страшно подумать, ч го бы такое поколение делало, случись завтра война?!
Который год в преддверии дня Победы по телевидению идут фильмы про войну, победу, подвиги людей. Их ведь объединило одно - желание защищать Родину. А сейчас идут защищать её границы и спокойствие потому, что за это платят деньги. Сейчас контрактная армия! Вот гак у нас сейчас стало.
Но хочется поговорить с Вами, расспросить Вас о Вашей войне, как с непосредственным участником тех событий.
Честно сказать, я, говоря о нашем поколении, о его неспособности или нежелании защищать бескорыстно Россию в случае опасности, сама не знаю, как поступила бы. Ведь слышать взрывы, видеть кровь убитых товарищей, страдания людей, жестокость и бесчеловечность врагов - испытание, которое не каждому по плечу. Не упала бы я на землю, закрыв от страха руками голову при виде немцев, их танков, или услышав свист пуль или близко рвущихся снарядов??? Вас закаляли «как сталь», нас предоставили себе!!! Как бы я поступила, если бы в меня попала пуля или осколок гранаты? Не бежала бы я с поля боя?! Вы не бежали и продолжали воевать, зная, что позади Вас Родина, которая на Вас надеется. Которая будет Вам благодарна! А позади меня неизвестность даже в мирное время, не отвернётся ли от меня Россия, даже если я отдам за неё здоровье или жизнь на поле боя??!!
Вы, получив ранение, вернулись из госпиталя в строй! Так было нужно стране. И Вы ведь ни на минуту не задумались, что дальше может быть и следующее ранение, и даже смерть. Сейчас не многие рвутся обратно, хотя ведь и сейчас идёт война.
Хотелось бы Вас спросить, Борис Дмитриевич, может быть, Вы знаете, что может вернуть нам эту бескорыстную и честную любовь к Родине??? Вы, воспитанные в «другом» государстве, может быть, знаете ответ???
Наверное, всё это должно войти в человека с молоком матери и воспитываться и укрепляться в нём до смерти.
Может быть, Борис Дмитриевич, я нарисовала вам слишком грустную картину нашего государства, общества. Может быть, и преувеличила. Но на последней олимпиаде, которая закончилась совсем недавно, наша сборная по хоккею не завоевала даже бронзовой медали, что в Ваше время было смерти подобно.
Очень жаль, что Вы не можете ответить на мои вопросы.
До свидания, Борис Дмитриевич.
С уважением, Колесникова Анна, дочь Вашего бывшего ученика, а ныне, как и Вы, учителя физкультуры.
Приближается замечательный праздник - 65-летие Победы в Великой Отечественной войне. Уже совсем мало осталось седовласых ветеранов, что ковали эту Победу. Я очень счастлива, что среди них моя любимая бабушка Четверикова Мария Георгиевна, которая и сейчас живет вместе с нами. Мне очень хочется о ней рассказать. Это замечательная женщина, добрая, чуткая, отзывчивая, хотя много трудностей пришлось испытать ей в жизни. Совсем недавно я
попросила бабушку рассказать о той страшной войне.
Она долго отказывалась: «Не могу говорить про это время, тяжело вспоминать все то, что пришлось пережить». Но потом начала рассказ:
- Мне было 22 года, когда началась война. Был обычный летний день. Мужики нашей деревни решили сделать запруду, т.е. соорудить плотину. Как раз в этот день объявили по радио, что началась война. Бабы заголосили, мужики приуныли. Каждый день стали приходить повестки. Один за другим уходили наши кормильцы и поильцы, ни одному из которых не суждено было вернуться назад. В деревне остались бабы, старики и ребятишки. Очередь дошла и до нас, девушек - комсомолок. Я тогда работала в селе Вожгалы на молокозаводе. Пришла повестка и мне. Мама долго плакала, причитала, собирая меня в дорогу.
На сборном пункте нас проверила медкомиссия и признала годными к службе. Туг же распределили, кого куда. Мы попрощались с подругами, ведь неизвестно, свидимся ли вновь. Я попала под Ленинград. Сначала нас обучали стрельбе, оказанию первой помощи раненым. А вскоре стали посылать с пакетами: докладывали, сколько погибло, осталось в живых. Как это было страшно и больно видеть изуродованных, искалеченных, стонущих, умирающих раненых бойцов, особенно молодых, у меня сердце кровью обливалось. Я тоже плакала, глядя на них.
Однажды ночью шёл мелкий дождь, вокруг было пасмурно и ничего не видно. Я возвращалась с задания. Вдруг меня остановил запах «курева». Прислушалась. Откуда-то из-за кустов доносились голоса на непонятном языке. И тут меня осенила догадка: «Немцы!». Ни о чем, не думая, я бросилась в обратную сторону. Мне было не важно, куда я прибегу, но лишь бы к своим, русским. Но на дороге мне никто не попался. Выбежала на луг и увидела стог сена. Уставшая, промокшая, незнающая куда бежать, решила подождать рассвет в стогу. Сколько прошло времени, не знаю, но стало светать. Я боюсь вылезать из стога: вдруг опять немцы. Но надо было что-то делать, не оставаться же тут, в стогу. А когда вылезла и осмотрелась, то, к моему удивлению, оказалось, что наш госпиталь совсем рядом. Это я со страху забыла, что скошенный луг недалеко от госпиталя находится. Минут через 15 я была уже у своих. Рассказала девушкам, что со мной произошло, а сама и плакала, и смеялась.
Потом меня отправили домой, в родную деревеньку Шешуки. Сколько радости было, что дома. Но и здесь было нелегко. Работала бригадиром. Вся тяжелая работа па женских плечах лежала. Недоедали, недосыпали, но не жаловались. Все хотели, чтобы быстрее закончилась эта проклятая война.
А когда закончилась война, люди радовались, ждали и надеялись на возвращение любимых отцов, мужей, братьев, да только ждать им пришлось вечно: ведь ни один мужик в деревню Шешуки не вернулся...»
После войны павшим воинам был поставлен памятник, на котором перечислены все имена погибших. И каждый год, 9 Мая, жители деревни несли к памятнику кто что мог, расстилали скатерть на земле, создавая общее застолье, и вспоминали своих односельчан.
А теперь моя бабушка не может смотреть ни одного фильма про войну или слушать военные песни: нервы сдают. Ведь все ужасы войны ей пришлось увидеть своими глазами, все пережить самой.
Я считаю себя самой счастливой, потому что Победу над фашистской Германией помогала ковать и моя бабушка, наше мирное детство - это и её заслуга. Я очень горжусь своей бабушкой.
Какой мерой оценить подвиг солдат, прошедших Великую Отечественную? Годы идут безвозвратно, унося за собой пламя прошедшей войны. Всё меньше и меньше остаётся тех мужественных, духовно стойких людей, которые в жестокой фронтовой каждодневности ковали будущую победу. Память оставшихся в живых по-прежнему цепко держит пройденные по фронтовым дорогам огненные вёрсты. Вот какими они были, эти огненные вёрсты, у Филиппа Васильевича Чаузова.
Ему было девятнадцать. Мне сейчас - шестнадцать, и, кажется, очень трудно представить себя на месте этого человека, почти моего ровесника, прошедшего всю войну. Он вернулся живым, и эго огромное счастье для него, его родных и близких и одновременно счастье для нас, нынешних девчонок и мальчишек, что рядом с нами живёт человек, очевидец тех страшных дней, когда земля содрогалась от разрывов бомб и снарядов, грохота гитлеровских танков, рёва самолётов, стонов раненых. Он вернулся живым... Чаузов Филипп Васильевич из д. Большие Чаузы Вожгальского района Кировской области. В далёком декабре 1941 года получил он повестку из военкомата. Сборный пункт был в Кирове. Его мать запрягла лошадь, выехали рано утром. К вечеру добрались до Кирова.
- Когда сформировали воинскую часть в Кирове, повезли нас на фронт, - вспоминает Филипп Васильевич. - Помнится, что проезжали через город Тулу. Эшелон неоднократно бомбили. Дальше река Дои, станция Калач. Здесь и остановились сначала. Меня определили в обоз, возил продукты ио переправе через Дон: днём из тыла к фронту ближе, ночью - на фронт. Спали мало, но сои одолевал крепко.
Как-то едем ночью обозом лошадей пять, я и заснул. Вдруг удар прикладом. Смотрю: свой, старший среди нас, сержант: чего, мол, дрыхнешь? Схватился я с ним крепко: такое зло меня взяло. Вернулись в часть, сержант пожаловался, и меня за несоблюдение Устава в штрафную роту при 743 пехотном полку бросили.
Май-июнь 1942 года. Я за Доном. Наши отступают, мы тоже. Подошли к Дону. Переправа разбита. Вдруг команда: «Спасайся, кто как может!»
Побросали на правом берегу всё: двенадцать «катюш», пушки, пулемёты, много боеприпасов. Всё-таки через Дон переправились, в основном вплавь. Пока плыли, потопил шинель, вещмешок, винтовку. А как переплыли, видим: на этом берегу горит баржа, а в ней - оружие, воинское обмундирование, продовольствие и прочее. Успел выхватить из огня две шинели. Была ночь, прохладно, одну шинель надел на себя, другой укрылся, как легли спать. Ночью идти было некуда, место незнакомое, не знаем, где свои, где чужие. Утром каждый отправился своей дорогой. В широкой лощине, где я шёл, наткнулся на наших: радист работал с рацией. Разговорились. Потом он отвёл меня к командиру части. Обмундировали, дали оружие. Немцы кругом наступают, идут во весь рост полной цепью. А у нас последний патрон расстрелян. Страшно: впереди немцы, а сзади свои отступать не дают - стреляют в штрафников.
Тогда-то немцы и взяли нас в плен человек 200. На другой день погнали за Дон, к хутору Камышовка. Тут мы и скитались некоторое время, пока не отремонтировали разбитую разрывами дорогу. После перевели нас в лагерь для военнопленных в станице Романовка. Но охрана там была слабая. Многим, в том числе и мне, удалось бежать, но неудачно: попались. Снова в лагере. Получил 25 розог. Крепко досталось. Долго не мог прийти в себя. Но мысль о побеге не покидала. Снова бежал - снова поймали, но поместили уже в другой лагерь, в станице Цимлянская на Дону. Здесь было очень голодно, невыносимо хотелось есть. Но в Цимлянской была церковь, куда немцы собирали с округи зерно и вывозили в Германию. Однажды мне даже удалось набрать зерна в карман. Насыпал я его в пустую консервную банку и пожарил на печке, которая была у нас в доме (бывшая школа), где нас держали. С какой жадностью я ел это зерно! А потом меня скрутило: дизентерией заболел. Отправили в медсанчасть при лагере, где уже было человек восемь больных военнопленных, которых лечили немецкий врач и наш, русский.
Услышали мы из их разговора, что немцы отступают, и сегодняшней ночью весь лагерь (1700 человек военнопленных) погонят на запад. Что делать? Придётся идти и больным: кто не сможет, пристрелят на месте.
Пришёл к нам немец-врач. «Собирайтесь», - говорит. Один из нас, больных, очень слаб был. Попросил он у немецкого врача покурить. Немцы зачастую папироску не давали, а этот сразу целую пачку ему отдал.
После ужина легли мы спать. Ночью никто не будил. Утром проснулись: всё спокойно, никого нигде не видно, не слышно: ни немцев, ни наших. Тогда мы поняли, что всё-таки нас оставили гады. Что делать? Куда теперь? Снова нарваться на немцев - страшно. Решили идти. Пошли. Шли наугад, не зная, куда идём. Наткнулись на какой-то дом с обширным подвалом, а из подвала окошко - на Дон. Решили остановиться здесь: безопасно, а в случае обстрела и на немцев не нарвёмся. Сидели часа три. Вдруг слышим: по дороге идут машины. Сначала одна прошла, потом другая, третья. Четвёртая идёт. Раздался неожиданный взрыв. Четвёртая машина остановилась, из неё наши солдаты повыскакивали. А я (больно боевой был, ничего не боялся) выбежал из подвала, бегу к машине и кричу:
- Русские мы! Братья, русские! Я русский!
- Кто кричит! Подойди!- послышалось в ответ.
Подошёл. Расспросили вкратце, почему я тут оказался. А я говорю: «Не один я, семеро нас тут». Вышли остальные. Забрали нас всех и отвезли в штаб. Там допросили, всему поверили, вооружили, чтобы отправить на фронт.
Да, тяжело всё это вспоминать.
Военнопленных ведь тогда за людей не считали, изменниками Родины называли. У меня одна мысль в голове крутилась: «На фронт! Только на фронт!»
Но тут приказ маршала Жукова вышел: «Военнопленных на фронт не брать». И стали нас таскать по особым отделам. Всюду допросы: как да почему у немцев в плену оказались.
Много мы тогда городов проехали, добрались до самой Москвы. Здесь после последних допросов определили нас на работу, на пилораму близ станции Узловой (километрах в семи от Москвы). Поработали у своих, а как в плену. Потом соблазнил я двоих бежать с этих работ к чёртовой матери да на фронт проситься. Всё-таки удалось нам добиться своего. А время шло. Уже 45-й год наступил. Едем в эшелоне на запад. Долго шёл эшелон. В Брест-Литовском была пересадка. Что-то непонятное творилось при пересадке: поляки кругом бегают, руками хлопают, кричат: «Гитлер, капут? Гитлер, капут!» Стреляют салютом отовсюду: из орудий, пулемётов, автоматов. Тут мы поняли, что война закончилась. Но наш эшелон продолжал следовать дальше на запад.
И вот Германия. Остановились в Берлине.
Побывал в Рейхстаге. Здание снаружи всё испробито. От снарядов потолки обрушились. Внутри все стены исписаны фамилиями и адресами. И я своей рукой написал на стене своё имя, адрес и номер части.
Только в мае 1945 года написал своей бедной матери первое письмо: жив, здоров. Сейчас жалею об этом. Сколько ей пришлось выстрадать из-за меня. Но что делать? Война. Плен. Скитания.
В декабре 1945 года вернулся домой. Мать плачет, никак не верит, что живой. Тут я узнал, что меня считали дезертиром. Мать рассказала, что полтора года назад к ней приезжали люди из военкомата, спрашивали, где я, не прячет ли она меня дома. Обидно, конечно. А ведь подумаешь: «Не мне одному выпала такая судьба. Сколько нас, прошедших войну, было и осталось в неизвестности! Страшно подумать! Но мысли уйти от войны, спрятаться, укрыться, отсидеться где-то в тепле никогда у меня не было. Была одна цель: выстоять, победить?
У Филиппа Васильевича до сегодня хранится военный билет, выданный ему 3 мая 1945 года в Бобрик Донском. Не за награды прошёл всю войну Филипп Васильевич. Судьба не дала ему случая быть на передовой. Но он стойко и мужественно шёл к победе, выполняя долг солдата великой страны, имя которой - Россия. Это говорит о том, что наши бесстрашные войны-ветераны действительно достойны огромного внимания со стороны государства, уважения среди своих односельчан и особенно нас, молодых, узнавших о войне из книг, с уроков в школе и от встреч с ещё живыми участниками войны. Судьбы их не измерить привычной мерой, и жить им вечно - в благодарной памяти народной, в цветах, в весеннем сиянии берёзок, в первых шагах детей по гой земле, которую они отстояли.
Хочется низко склонить голову перед Вами, уважаемый Филипп Васильевич, и в Вашем лице перед всеми павшими и ещё живыми участниками Великой Отечественной войны. Для моего поколения эта война - далёкая история. Но история, которая волнует нас, учит дорожить свободой Родины, учит доброте, чуткости, человечности, любви к людям.
Всё дальше уходит в прошлое День Победы... Всё меньше становится ветеранов, но в нашей памяти навсегда останутся имена тех, кто обеспечил нам мирное будущее.
Женщина и война. Оба эти слова женского рода, но как же они несовместимы. Героиня моего сочинения - Ворожцова Любовь Васильевна - участница военных действий. По собственному желанию 19-летней девушкой она ушла на фронт и прошла войну до конца. Любовь Васильевна испытала все тяготы военного времени, видела сотни смертей, но это не сломило её сильный характер. Она участвовала в Параде Победы в Москве, потом мобилизовалась из армии и вернулась на родину. Проживала в д. Дресвяново Кирово-Чепецкого района, воспитала двоих детей, имела внука и внучку.
Интерес к событиям того времени нс должен угасать.
В один день для всех женщин 40-х годов мир разделился для них на прошлое и войну. То, что называлось войной, обрушилось для них необходимостью выбор. И выбор между жизнью и смертью для многих из них оказался простым как дыхание. Сохраним же в сердцах имена героинь Великой Отечественной войны, осознавая сегодня значимость сделанного и пережитого ими!
Всё, что мы знаем о женщине, лучше всего вмещает слово «милосердие». Есть и другие слова: сестра, жена, друг'и самое высокое - мать. Женщина даёт жизнь, женщина сберегает жизнь. «Женщина» и «жизнь» - два неразделимых понятия.
На самой страшной войне 20 века женщине пришлось стать солдатом. Она не только спасала, перевязывала раненых, но и стреляла из «снайперки», бомбила, подрывала мосты, ходила в разведку, брала «языка». Женщина убивала. Она убивала врага, обрушившегося с невиданной жестокостью на её землю, на её дом, на её детей. «Не женская это доля - убивать», - скажет одна из героинь Великой Отечественной войны. В её словах звучит весь ужас случившегося. Другая героиня распишется на стенах поверженного рейхстага: «Я, Софья Кунцевич, пришла в Берлин, чтобы убить войну».
Четыре мучительных года... Если когда-нибудь в языки мира войдёт слово «подвиг», в том будет доля и свершённого в годы войны женщиной, державшей на своих плечах тыл, сохранившей детишек и защищавшей страну вместе с мужчиной.
Мне кажется, что художественная литература несколько приукрасила войну.
Мы просто обязаны помнить подвиг всего нашего народа в годы Великой Отечественной войны. Войны, значимость которой для истории человечества всё ещё продолжает возрастать.
Любовь Васильевна родилась 30 сентября 1924 г. в деревне Ситники Верхошижемского района Кировской области в крестьянской семье.
Родители:Ситникова Евдокия Васильевна и Ситников Василий Васильевич. В семье росло четыре дочери. Сёстры Любови Васильевны: Пластилина Клавдия Васильевна (живёт в г. Кирово-Чепецке); Корякина Надежда Васильевна (живёт в д. Исупово Верхошижемского района); Евдокимова Анастасия Васильевна (живёт в г. Кирове)
Любовь Васильевна до войны училась в школе. Имела образование в 7 классов. В школе училась хорошо, была пионеркой, в старших классах вступила в комсомол. Старалась участвовать в общественной работе и 6 сентября 1943 года по собственному желанию ушла на фронт.
«У нас всех было одно желание: только на фронт? - рассказывала Любовь Васильевна. - Пошли мы в военкомат, а нам говорят: «Подрастите, девочки, вам ещё рано на фронт...» Но я добилась своего, меня взяли. Мама потом на станции несколько дней сторожила, когда нас повезут. Увидела, как мы шли уже к составу, передала мне какую-то еду и упала в обморок». Когда уходили на фронт, шли в военной форме по улице, люди стояли стеной: женщины, старики, дети. И все плакали: «Девчонки идут на фронт».
Только по мобилизации Ленинского комсомола в армию было направлено около 500 тысяч девушек, из них 200 тысяч комсомолок. Семьдесят процентов всех девушек, посланных комсомолом, находились в действующей армии. Всего за годы войны в различных рядах войск на фронте служило свыше 800 тысяч женщин.
Везли девушек в эшелоне на фронт. Солдаты, которые возвращались из госпиталей, пытались угощать их сухарями: «Девочки, вы же голодные. У нас сухари есть, угощайтесь». Девушки отказывались - им тогда хотелось быть независимыми.
Любовь Васильевна рассказывала, что девушки переносили войну иначе, чем мужчины в силу своей женской психологии: бомбёжка, смерть, страдание - это для них ещё не война. Труднее всего они переносили «мужской» быт войны - огромные многокилометровые переходы, спать прямо на земле, в траншеях или землянках. Война и в мирное время продолжала сниться: то бежишь в укрытие, то на другую позицию. Проснёшься и не верится, что живая...
Как же эти обыкновенные девчонки становились необыкновенными солдатами? Они были готовы к подвигу, но не были готовы к армии. Не сразу и не легко давалась им солдатская наука.
На фронте командир приказал девушкам косы состричь: мыть и сушить волосы было некогда. Любовь Васильевна говорит: «Все худые, маленькие, гимнастёрки висят на нас. Кто умел шить, немного под себя подогнали. Сапоги вначале выдали большие, потом заменили, дали другие - головка сапог красная, а голенища - кирза чёрная. Это мы уже форсили».
Была Любовь в хозяйственной роте. Девушки стирали солдатское бельё и пропитывали его мылом «к». Мыла давали по 20-25 г. на солдата. У многих девушек от стирки, от тяжести, от постоянного напряжения были грыжи, экземы рук, слазили ноши. Потом Любу перевели в хозяйственную роту, т.к. было много раненых: «Было очень голодно. От голода и продолжительной работы у многих были обморочные состояния. На сон приходилось 3-4 часа и опять на работу».
Когда нужно было, заменяла на посту других, подносила снаряды; самой стрелять не приходилось.
Были моменты, когда Любовь Васильевне приходилось быть «на волосок» от гибели: «Однажды с санитарной ротой заняли в захваченном городке дом, но прибежал старшина и приказал всем выйти из дома. Только успели выйти, как дом взлетел на воздух. Оказывается, перед наступлением немцы его заминировали».
«Спросите у любого, кто воевал: какие дни войны он запомнил? Первый и последний день - и помнят их наиболее ярко. О чём мечтали мы тогда? Первое, конечно - победить; второе - остаться в живых; третье - выйти замуж, родить детей. Война прошла по нашей земле, везде разруха. Когда мы освобождали деревни, они все были сожжённые. В одной откуда-то из-под земли вышла женщина. Она была одна и вынесла тарелку с яйцами. Там лежало 5 яиц... Вот такая бедность везде... Только земля у людей осталась.
Как мы ждали этот день День Победы! И он действительно был прекрасен. Все стреляли в небо, обнимались, целовались. Сердце было переполнено добром к людям».
Любовь Васильевна участвовала в Параде Победы в Москве. 22 августа 1945 г. мобилизовалась из армии и вернулась на родину. Снова продолжала работать в колхозе. В 1947 г., в возрасте 23 ле г вышла замуж.
Муж: Ворожцов Николай Александрович (1.01.1922 г.). Семья мужа жила в д. Кокушке Золовского сельского совета сейчас этой деревни уже нет. Родители мужа: Ворожцов Александр Михайлович, Ворожцова Елена Ионовна. В войну муж работал на окопах, затем на заводе №32, потом служил в железнодорожных войсках. Отцы у обоих супругов погибли на войне.
После окончания войны жизнь стала постепенно налаживаться. Хотя первые послевоенные годы было голодно, страна ещё не оправилась от войны. В 60-е годы жить стало полегче, но всё ещё денег в колхозе не платили, а работали на трудодни. Держали скот, потом продавали - этим и жили. Муж работал механизатором, а Любовь Васильевна вначале работала на ферме, а затем стала работать кладовщицей.
В 1953 г. родился первенец Толик, а в 1958г. - второй сын Василий. Ворожцов Анатолий Николаевич работал шофёром, в настоящее время живёт в с. Кстинино Кирово-Чепецкого района. Женат, имеет сына, сейчас на пенсии.
Ворожцов Василий Николаевич окончил авиационный техникум, работал вертолётчиком. Женат, имеет сына и дочь, в настоящее время живёт в Пензенской области.
Любовь Васильевна и её муж, оба имеют звание «Ветеран труда». Администрация поселения оказывала им посильную помощь, например, подвоз дров.
«Своим детям и внукам мы не рассказывали о войне. Они росли, мало зная о тех ужасах, которые нам пришлось пережить, - говорила Любовь Васильевна, - война заставляла нас многое увидеть, многое из того, что лучше бы вообще не видеть человеку, тем более женщине».
Актуальность этой темы возрастает год от года. В мае 2010 года паша страна будет праздновать 65 лет со дня Победы в войне. Всё дальше от нас 1945 год, День Победы... Всё меньше ветеранов...Но память народная всегда будет хранить имена тех, кто победил в Великой Отечествен пой войне. Нужно, чтобы молодое поколение знало события того героического времени, понимало истоки высокой нравственности и патриотизма старшего поколения, уважительно относилось к дедам и прадедам. Современному поколению, выросшему в мирное время, очень трудно представить вой сирен воздушной тревоги, взрывы бомб и свист пуль. Трудно представить, что нет хлеба, нет одежды, что человеческую жизнь оборвать так же просто, как утренний сон.
Женщинам грозных 40-х годов довелось спасать мир. Они, защищая Родину, шли в бой с оружием в руках, перевязывали раненых, стояли у станка, рыли окопы, пахали и сеяли. Женщины отгремевшей войны... Трудно найти слова, достойные того подвига, что они совершили. Судьбы их не измерить привычной мерой, и жить им вечно - в благодарной народной памяти, в цветах, в весеннем сиянии берёзок, в первых шагах детей по той земле, которую они отстояли. Мы не должны забывать героев того времени. Так уж случилось, что наша память о войне и все наши представления о войне - мужские. Великая Отечественная война явила миру пример массового участия женщин в защите своего Отечества.
Есть ещё живые участницы боёв, но год от года их становится все меньше и меньше. Пока собранный материал из воспоминаний Ворожцовой Л.В. обрабатывался, оформлялся, Любовь Васильевны не стало. Она умерла 1 ноября 2006 года на 83 году жизни, а память о ней осталась. Сохраним же в сердцах имена скромных героинь Великой Отечественной войны, осознавая сегодня значимость сделанного и пережитого ими.
Интерес к родной истории, к подвигу советского народа нужно поддерживать. Ветеранов осталось очень мало, поэтому мы должны заботиться о них и оказывать посильную помощь. Проводить встречи, которые должны показать суровые судьбы, непосильный труд и взаимопомощь людей, которым довелось жить в военное лихолетье. Записывать из рассказов ветеранов интересные факты и события их жизни, оформлять выставки, которые помогут вернуться в дни войны, наполненные страшными испытаниями.
В этом году исполняется 65 лет со дня окончания самой кровопролитной из всех войн, известных человечеству.
Нам много рассказывают о Великой Отечественной войне, мы читаем книги о ней, смотрим фильмы, но самое сильное впечатление на меня произвела встреча с бывшей блокадницей, жительницей Ленинграда, Губиной Диной Николаевной, пережившей это страшное время. В годы войны она была ребёнком, но дети тогда наравне со взрослыми переносили тяготы войны и блокаду города.
Она рассказала нам, как они с друзьями стояли целыми днями в очереди, чтобы получить «пайку хлеба», как боялись потерять хлебные карточки, показала кусочек хлеба, сколько давали на ребёнка. Вспомнила, как дети и взрослые ходили на сгоревшие Бадаевские продуктовые склады, собирали мерзлую землю, растапливали, прицеживали и пили.
Её отец работал и погиб на Кировском заводе, где рабочие с крыш цехов могли видеть укрепления немцев. Рассказала о трамвае, который ходил до передовой. Но больше всего меня потряс рассказ о соседской кошке, которая была съедена. Дина Николаевна в своем стихотворении написала: «Быть может, эта Мурка, чью-нибудь жизнь спасла».
Дина Николаевна — удивительный человек, она пишет стихи, очень интересно рассказывает. Несмотря на то, что у неё болят ноги, и она ходит с тросточкой, Дина Николаевна выступала стоя, а потом ещё отвечала на наши многочисленные вопросы. Я думаю, Дина Николаевна — это настоящий мужественный человек.
Мы должны брать пример с таких людей, так же любить Родину и, если потребуется, встать на её защиту.
(выпускник 2008 года МОУ СОШ с. Фатеево (рассказ по воспоминаниям фронтовика, ветерана Великой Отечественной войны Малых Петра Владимировича)
На небе нет ни облачка. Оно светлое и ясное. Желтый яркий диск солнца радует глаз, приятно обжигает кожу. Вог уже несколько дней держится такая прелестная погода. Земля очень теплая, она, кажется, дышит теплом. Земля, на которой я сейчас лежу. У меня болят ноги и звенит в ушах, надо мной свистят пули, и я чувствую, как тяжелые артиллерийские снаряды сотрясают землю где-то рядом. Боже, опять этот приступ боли в ногах? Хочется кричать, а что толку, да и зачем? Черт! Все сильнее и сильнее, кажется, сейчас потеряю сознание. В глазах помутнело, ничего не слышно. Как неохота умирать! Держись, держись, боец Красной армии!
Фу ты, вроде отпускав! , зараза этакая. Полегчало, но опять ненадолго. А все-таки, какой хороший день, и ветерок свежий уже совсем раздул пороховой дым - опять видно небо. Интересно, у нас в России, какая сейчас погода? Где наши? Я не могу пошевелиться, и патроны кончились, даже гранат нет, чтобы угостить осколками напоследок.
Чьи-то сильные руки ловко взвалили меня на мощное плечо.
- Алешка, ты? - спросил я слабеющим от боли голосом. Я, - ответил тяжело дышащий голос. Ты заметил, какая погода сегодня хорошая, Леха?
Нет. Нашел время погоду обсуждать, вот вынесу тебя из-под обстрела, тогда и поговорим вдоволь! - он сказал эго бодрым голосом, радуясь, что нашел меня живого.
А пока вокруг одни разрывы бомб и пули глухо ударяют в землю, и Алешка со мной на плечах, выбегает из этого хаоса и успевает отстреливаться. А я все говорю и говорю, как старушка на базаре, и нс могу остановиться, говорю, как в последний раз. То ли от неожиданной встречи с другом, то ли оттого, что «Ж. дйй жив остался.
А Алешка все бежит и бежит со мной на плечах.
Вообще, Лёха - хороший парень; душа компании. С большими голубыми глазами, светлыми волосами, добрым лицом.
И уже не раз вот так вытаскивал он меня из разных передряг. Всё-таки на войне необходимо сильное, надёжное плечо настоящего друга, коим Алёшка для меня является.
Мы дружили с детства и вместе призваны на фронт в 44-ом. Нас отправили на Дальний Восток. Командование вынуждено было держать там 40 дивизий на случай войны с Японией. Уже идёт 22 августа 1945 года. И уже две недели, как мы перешли границу. И теперь на территории Маньчжурии воюем с солдатами японской армии. Мы уверены в победе, так как на западе уже давно взят Берлин, и японцам мы дали «прикурить» с первого дня боёв. Развязка уже близка, и в скором времени японцы обязательно капитулируют.
Очнувшись, я увидел над собой вместо солнца потолок госпиталя. Он представлял собой каменную казарму, довольно длинную, шириной метров семь и уставленными в два ряда кроватями, между которыми был проход. По проходу спешно бегали медсестрички с бинтами и делали перевязки немногочисленным раненым.
На мне и на кровати было чистое бельё, его меняли регулярно, и чистоту в госпитале поддерживали довольно хорошую.
На тумбочке рядом с моей кроватью я обнаружил консервированные немецкие сосиски, огурцы, , тушёнку и молоко! Довольно богатый провиант для военного времени. Медсестра сказала, что приходил красивый молодой человек, принёс все эти продукты и сказал, чтоб я быстрее поправлялся. Я сразу понял, что приходил Лёха, но где он достал все это, я ума не приложу.
Рана оказалась не очень серьёзной, и, провалявшись в госпитале десять дней, я первого сентября прибыл в свой полк. К этому времени наши войска окончательно прижали японцев, и все находились в приподнятом настроении духа. С таким настроением я зашёл в свою казарму:
Привет воинам-интернационалистам, доблестно бьющим японскую военщину! - громко отчеканил я.
О, наш раненый прибыл! - радостно заговорил мой старший друг Валька Дегтярёв. - Все бока в госпитале отлежал, а всего-то коленки отшиб. - С иронией оттараторил «Дегтярь». (Так мы его в шутку называли, как пулемёт Дегтярёва, не только оттого, что фамилии похожи, а и за то, что слов из-под его языка в секунду вылетало столько же, как из пулемёта пуль).
Пока мы в шутку препирались с «Дегтярем», ко мне с распростертыми объятьями и широченной довольнейшей улыбкой в тридцать белоснежных и два золотых зуба подходил младший сержант Прохоров. Мы горячо обнялись, так как не виделись уже полгода. Тогда в ночь с 31 на 1 января японцы предприняли вылазку через границу. Прохоров стоял в карауле, и его тяжело ранил в грудь ножом японский самурай. Японца мы схватили, и чуть было уже не пристрелили. Но командование приказало его не трогать во избежание военного конфликта раньше, чем поступит приказ сверху.
А теперь, пока я лежал в госпитале, он прибыл в полк мстить за свой «прокол», как он в шутку называл ранение. Потом я поздоровался с остальными ребятами, но самой горячей была встреча с Лёхой, моим спасителем и лучшим другом.
- А главное, - замечал Лёша - Я его несу, а он мне про погоду рассказывает. Заметил, говорит, какая хорошая!
Раздался дружный хохот. Пошутив немного, мы выпили по 100 грамм, и всё пошло своим чередом.
В полдень того же дня мы с Прохоровым курили самокрутку у двери казармы. Стояла солнечная погода. Издалека доносились нечастые ленивые разрывы бомб. Ребята спали после тяжёлого ночного наступления. Один Алёшка поправлял аккуратно выутюженную гимнастёрку у огромного трофейного зеркала, чудом уцелевшего от артобстрелов, выделанного по бокам кружевными узорами. Мурлыкая себе под нос весёлую мелодию, Алешка старательно начистил сапоги и пуговицы до блеска.
- Ну, как? - обратился он к нам - Как я выгляжу?
- Лёш, тебя что, контузило? - в шутку спросил Прохоров.
- Да это он на свидание, - отвечал я за друга. - Он, между прочим, делом занимался, пока мы в госпитале лежали, познакомился с девушкой.
Смейтесь, смейтесь, такой из вас ещё никто не видал.
Лёша, расскажи хоть, как познакомился? - заинтересовались мы.
-Иду я как-то возле госпиталя... - начал он, но остановился на полуслове.
В этот момент в казарму вошёл комбат.
Раненых с возвращением в строй, - обратился он к нам с Прохоровым. - Значит, так, ребята, нужно срочно зачистить деревню в полутора километрах отсюда. Разведка обнаружила трёх японцев. Вероятно, отстали от основных сил. Прячугся у местных жителей. Главным пойдёт Прохоров. Бери с собой человек десять. Хватит. Разрешите взять больше гранат.
Бери сколько нужно. А ты чего так нарядился, Алексей! - удивился командир. -Никак на свидание собрался.
А это он японцев чистой гимнастёркой пугать будет, товарищ комбат, - шутил Прохоров, - Они такой с начала бойцы не видали.
Комбат засмеялся и спешным шагом вышел из казармы. Солдаты его любили и называли «наш Суворов». За его отношение к рядовым и хорошее чувство юмора.
- Так, Лёха, ты, наверное, не пойдёшь, да? Тебе на свидание вечером. Сапоги испачкаешь и гимнастёрку, - обратился я к нему.
- От чего же, пойду? Пускай ребята отдыхают. И вправду, можешь не ходить, - поддержал Прохоров.
- Пойду, - упёрся Лёха, - сапоги что, сапоги начистить можно, а гимнастёрка не испачкается.
Взяв с собой ещё полдесятка добрых молодцев, в том числе и Дегтярёва, мы быстрыми шагами выдвинулись в деревню.
- Лёха, я всё тебя хотел спросить, - обратился я к другу, - где ты достал столько съестного? Ну, тогда, помнишь, когда в госпитале ко мне принёс.
- Помню, конечно, отчего же не помнить. После того, как я тебя в медсанбат отнёс, мы склад захватили, там этого добра видимо-невидимо было. Что и молоко? - удивился я.
- Нет, молоко мне налила одна благодарная местная жительница, и я сразу подумал, что тебе оно будет нужнее.
- Спасибо, - Потом разговор переключился к предстоящему Лешиному свиданию. Он сразу радостно заговорил, оживленно жестикулируя и подпрыгивая, как ребенок, которого сильно порадовали. Он рассказывал мне о Вале (гак ее звали), о том, что это навсегда и что они хотят пожениться, когда закончится война. Я радовался вместе с другом.
Тем временем мы подошли к деревне, она стояла у подножия зеленых сопок. Состояла из 15-20 хижин, точнее сказать, землянок, половина которых выгорела от недавно прошедшего здесь боя. Кое-где еще лежали трупы и гнили на жаре, от чего воздух здесь был ужасен, и нельзя было вздохнуть. Медленно кое-где бродило несколько местных жителей, исподлобья косящихся на нас ужасными, нечеловеческими лицами.
Быть всем начеку, - скомандовал Прохоров. Я взвел свой трофейный немецкий автомат. Сначала прочистили «норы» (так мы называли узкие, длинные ходы, вырытые в сопках, где нередко прятались японцы). Ползать туда и проверять не было смысла, да и было опасно. Вот для чего Прохоров попросил побольше гранат. Бросишь туда гранату, и через несколько секунд из норы вылетала под огромным напором струя пламени, дыма, пыли, нередко с частями тела, пальцами, ногами, внутренностями, и разносился ужасный запах горелого человеческого мяса.
Сейчас в норах мы никого не обнаружили и хотели приступить к обследованию хижин, как вдруг Дегтярев удивленно вскрикнул:
Смотрите, ребята, березка! На высоте метров 5 выше уровня деревни на сопке была площадка, и там на ней выросла березка, толщиной с руку. Она стояла гордо среди орешников и дубов. Ветер шевелил листья на ее тоненьких веточках. И так тепло на душе стало нам тогда. Кто-то вспомнил родные места, дом, березовые рощи...
Даже осколками не задело ни одной веточки, - заметил Прохоров, поглаживая шершавый ствол.
Ладно, ребята, рассредоточились. Когда осматривали хижины местных жителей, кто- то ругался, а кто-то испуганными глазами смотрел на нас, забиваясь в угол.
В деревне были женщины, дети и старики, ни одного мужчины.
Обследовав всё, мы окончательно убедились, что японцы ушли из деревни. Именно в этом направлении, куда вели три нары следов и куда показывали старики.
Мы, было, двинулись назад, как вдруг в одной из хижин сильно заплакал ребёнок, его плач постепенно перерастал в жуткий рёв. Лёшка поспешил туда: Может, помочь надо! - сказал он. Я пошел за ним.
- Не задерживайся гам, Лёша, - крикнул Прохоров.
В хижине сидели женщина и четверо детей, две девочки лет 7-8, мальчик лет 12 и маленькая, еще грудная девочка.
Мать смо трела на нас тяжело, со злобою, девочки забились в угол, а мальчик гордо выпрямившись, и смо трел на нас. ,
Она определенно больна, - сказал Лешка, - у нее жар, она вся красная.
В этот момент заревели девочки, а мальчик, как будто тявкая, на нас громко кричал что-то по-японски. У него было очень злое лицо.
Ладно, пошли, Леша, они хотят, чтоб мы ушли.
Я вышел из хижины первым. И в следующую минуту случилось то, что я не ожидал и не мог представить в самом страшном сне. В землянке раздалась сухая автоматная очередь. Кто стрелял? Неужто Лёшка? По моему телу от головы до пяток прошёл жар. Сердце бешено застучало. Я влетел в хижину: на полу, корчась от боли, истекая кровью, лежал Леша. Мальчик направил немецкий автомат на меня. Меня бросило в холодный пот, ноги подкосились, и совсем стало дурно, когда я услышал, как мальчик нажал на курок. Осечка или патроны у него кончились. Я смотрел на него, остолбенев от страха. Он передернул затвор - выстрела не было. В бешеном полусознательном состоянии я нажал на спусковой курок и не мог отпустить его, пока не кончились патроны.
По середине хижины образовалась лужа крови. Уже никто не плакал и не кричал. Все были мертвы, только Лёша подёргивал ногой в предсмертных судорогах. Прибежали ребята и местные жители. Я стоял с широко открытыми глазами и жадно ртом хватал воздух, глядя на этот ужас. Меня вывели под руки, как пьяного, медленно. Я смотрел па всех, ничего не понимая. Почему?! Почему так случилось? Этого не должно было быть! Мальчик с автоматом, где он его взял? Зачем стрелял? Зачем убил Лёшку?! Его всю войну не брала ни одна пуля, ни один осколок, а тут...Почему я убил детей, эту женщину? Дальше всё было как в тумане.
По рассказам ребят, следующие три дня я ничего не ел, не спал. Лежал на кровати и бредил. Потом начал буянить. Все побил, бросался с ножом на стену... Все уже отчаялись и решили, что я сошёл с ума. Вскоре я потихоньку начал отходить от эмоционального шока. Но эта история оставила в моём сердце глубочайшую рану.
На следующий день после того, как погиб Лёша, 2 сентября 1945 года японцы подписали безоговорочную капитуляцию.
Лёшу похоронили на сопках Маньчжурии у той самой берёзки
На следующий день после того, как погиб Лёша, 2 сентября 1945 года японцы подписали безоговорочную капитуляцию.
Лёшу похоронили на сопках Маньчжурии у той самой берёзки.
Тихое, мирное время,
Не было горя и слез.
Люди с надеждой смотрели
В будущее без гроз.
Влюблялись, работали, пели,
Радуясь, смех не тая,
Не знали, что может быть с ними
Когда началась война.
Страдали, но не сдавались
Той войне, что сурова была.
Бились - и жизни сгорали,
Как яркие искры костра.
Они снова и снова вставали
И в атаку шли на врага,
Сил у солдат не хватало
Но надо идти до конца.
Ради жизни спокойной и мирной,
Чтобы не было больше войны,
Одолели фашистские силы,
Нам с тобой подарили мир.
Бушуева Маша, 10 кл, с Фатеево
Итак, книга дочитана. Трудная и невесёлая книга. Но она должна пройти от поколения к поколению, от того, кто помнил воину в своей жизни к тому, кто знает ее — и слава Богу! по книгам и рассказам бабушек и дедушек. И надо понять одну простую истину - сли мы не будем впитывать эго память «детей войны», то от воспоминаний скоро не останется ничего. А ведь это связь поколений. Не будем знать войну - совершим ошибки и утратим тот великий пласт, который нужно знать. А ведь это подвиг - ежедневный, трудный, долгий...
Это сборник создавался трудно. И не потому, что была проделана большая работа, а потому, что каждая строчка л ого сборника пропущена через наши сердца. И поэтому каждому участнику этого грудного пути, особенно работникам библиотек, выражаем особую благодарность: Г.А. Пашуте, Н.С. Пантелеевой, Т.В. Сливницыной, С.А. Дубовцевой, О.В Антончик, В.И. Сусловой, Н.В. Шубниковой, З.Ф. Кудиновой, Р.В. Ветошкиной, В.М. Улановой, Г.Л. Савинцевой, В.Н. Пивоваровой Т.Н Золотаревой, И.В. Ворончихиной, Л.В. Морозовой, Т.Н. Порубовой, Н.А. Ласкиной. Спасибо им за это. Спасибо и всем тем, кто откликнулся на нашу просьбу и рассказал о своем трудном детстве, несмотря на то, что каждое слово, сказанное ими, отзывалось болью воспоминаний.
Пожалуйста, не забывайте то, что вы здесь прочитали и узнали. Учитесь памяти. Помните - это сейчас и частичка вашей жизни, вашей биографии. И потом, спустя два-три десятилетия, вы также передадите эту частичку памяти своим детям.
Помните, дорогие читатели - сейчас это и ваша память тоже.
«ВОЙНА ГЛАЗАМИ ДЕТЕЙ»: сборник воспоминаний детей войны и школьных сочинений детей Кирово-Чепецкого района / Управление культуры Кирово-Чепецкого района, МУК «Кирово-Чепецкая РЦБС», Центр краеведения; сост. Т. А. Мальцева; ред. Г. А. Вакуленко, Н.В. Коровкина, О.В. Михайлова. - Кирово-Чепецк, 2010. - 58 с.
