Обувь
Валенки, сколько себя помню, были всегда. Черные, серые и белые. Были валяные мастерские в доме Дюрядиных. Туда брали учеников. Иван Арсентьевич у них работал, ему платили 20 коп. в день. Потом он научился и стал сам катать для себя и своей семьи. Не очень красивые получались, но все же всю семью обеспечивал.
А вообще валенки красивые носили – колодка была хорошая. Мы играть ходили в белых валенках с калошами. Набелишь их мукой, пойдешь плясать, как топнешь – мука летела с валенок. Частушку пели:
Мы по бережку не ходим,
На водицу не глядим,
Белы валенки не носим,
Свысока не говорим.<cut text="далее">
Потом котовалов появилось много, в каждой деревне свои были.
Весной дороги не было, в половодье вода поднималась выше моста, пройти нельзя было. Я снимала валенки и шла через лог, где воды было много, босиком. А потом снова надевала.
Резиновых сапог не было. Шили сапоги из кожи, заказывли у сапожника в соседней деревне. Но свиная кожа была грубая, выделывали сами, от щетинок оставались дырочки, и такие сапоги пропускали воду. Идешь по росе – и ноги в сапогах мокрые.
Еще были брезентовые туфли и тапочки. Мы их кремом сапожным начищали. Чтобы дольше терпели, когда ходили в соседние деревни на игрища, шли босиком, а там надевали.
Потом появились кирзовые сапоги, но они были грубые, неудобные. Примерно в 1947-49 году появились хромовые сапожки – мягкие, красивые, удобные. Возвращалась в 1949 году из Москвы с учебы в таких сапогах в декабре, так как уехала еще летом, а другой обуви не было. Шла по полю по глубокому снегу, калоши сняла, чтоб не потерять.
Раскулачивание
У Дюрядиных были валяные, а в Опарове, где мы потом жили, два больших дома из красного кирпича построили братья Опарины – Гаврила и Тимофей. С Валькой Гавриловой мы дружили, я к ним в дом ходила. У Опариных были две масляные, где давили масло.
Когда в 30-е годы стали раскулачивать, Дюрядины сбежали в Ижевск. И Опарины тоже. Уехали ночью, имущество увезли на лошадях. Несколько сундуков закопали за огородами в лесу и за домом. Потом сын Тимофея приезжал и раскопал сундуки. Никто не выдал.
Масляные после их отъезда закрыли, а открыли снова, когда создали колхоз. Мы, бывало, заходили туда, нас угощали хлебом, политым свежим льняным маслом.
Еще были семьи, которые ткали рогожи из мочала. Мочало драли с больших лип, ездили за ним далеко, потому что в нашей местности лип не было. Стояли в избах станки, на которых ткали. Потом большими возами эти рогожи куда-то отвозили. Этим занимались в Краснове братья Бурдины – Василий Ильич и Иван Ильич. И Яков Романович Бурдин.
Больше богатых в окрестных деревнях не было.
О бедных.
В деревнях остальные жили бедно. Правда, по-разному.Но ничем не занимались, жили своим хозяйством: корова, огород, сеяли рожь. Зерно осенью размалывали – этим жили всю зиму. Часто не хватало до будущего урожая, занимали друг у друга.
Феклинины всю жизнь жили бедно. У них семья большая была, детей четверо: Клавдия, Санька, Поля, Коля. Была корова да огород. Зато песни пели. Все к ним играть собирались. Когда у них умирала корова, вой стоял на всю деревню.
А еще у Кондрашиных собирались. У них тоже было четверо: Матренка, Митя, Дашка, Лида. Матренка уехала в Уфалей, вернулась оттуда уже Тоней. Потом они все туда уехали.
У них в доме было очень чисто. Но ничего не было, даже постели. Дом маленький, два окна. На ночь снимали со стола столешницу и закрывали окна. Приносили со двора охапку соломы, стелили на пол и так спали. Утром солому убирали и снова все чисто прибирали. Их родители умерли в один день. Отец в больнице, а мать дома.
Об одной поездке.
В августе 1945 года поехала к тетке в Махачкалу. Хотелось уехать из деревни, найти работу, устроиться. Мама собрала всю одежду, перешила несколько платьев, два своих костюма отдала, обувь, самой потом на августовскую конференцию не в чем было ехать. Напекли нам с подружкой на дорогу целую корзину пирогов.
Приехали в Киров. Она пошла билеты покупать, меня с вещами оставила на улице. Народу много, какие-то студенты толпой. Сложили все чемоданы в кучу у забора. Сижу, по сторонам глазею. Приходит подружка с билетами, спрашивает, где мой чемодан – а его нету. Украли. Пошла в милицию. В отделении меня стали расспрашивать, что в чемодане было, как выглядел… И выносят мне мой чемодан, только совсем пустой, а документы остались. И деньги в лифчик были спрятаны. Что делать? Хотела домой возвращаться, но встретила на вокзале деревенских, рассказала им, они отговорили. Зачем возвращаться, если одежды дома больше нет, я все увезла. Деньги есть, решила ехать.
Но сначала заехала в Горький, к другой тетке. Она дала два своих платья. С этими платьями я и приехала к тете Мусе Мы с ней по очереди эти платья носили, пока не вернулся ее муж . Он привез нам одежду, обувь красивую, подарки. Жила у них до весны, пока дядю Борю не послали работать за границу. Меня им взять не разрешили, и они меня по пути, когда поехали, высадили в Армавире, оттуда я должна была купить билет до Белореченской, где жила дядина сестра. Билетов не было, заплатила проводнице, и она обещала устроить, но сначала ехала на крыше вагона. Один мужчина позвал, объяснил, как держаться. Ночью спала в собачнике. Потом проводница дала билет. Так они деньги на пассажирах экономили. Устраивали, когда уж недалеко оставалось ехать. У дядиной сестры жила с марта по август. У них было большое хозяйство, помогала. Работу мне так и не нашли. Соскучилась по дому. Как ни уговаривали меня, мол, что ты поедешь, там плохо, а у нас фрукты, тепло, сказала им, что не нужны мне их фрукты, лучше буду картошку есть, но дома. И вернулась домой в деревню Опарово.